Когда Миллер вылезал из «ягуара», Клаус Винцер решился позвонить Верфольфу. Шеф «ОДЕССЫ» разговаривал с ним отрывисто и раздраженно: сообщения о взорвавшемся к югу от Оснабрюка спортивном автомобиле все не было. А выслушав Винцера, пришел в ярость.

– Что ты натворил! Ты круглый дурак, кретин! Ты понимаешь, что произойдет, если досье вовремя не найти?!

Звонивший из кабинета Клаус Винцер положил трубку и подошел к письменному столу. Он был совершенно спокоен. Уже дважды судьба играла с ним злые шутки – в сорок пятом, когда пришлось утопить миллионы долларов, и в сорок седьмом, из‑за денежной реформы. А теперь вот это. Вынув из нижнего ящика стола старый, но безотказный «люгер», он вставил дуло в рот и нажал курок. Пуля, пробившая ему голову, была отнюдь не поддельной.

Вервольф сидел и смотрел на молчавший телефон с чувством, близким к ужасу. Он думал о тех, кто обзавелся новыми паспортами через Винцера. Всех их разыскивали как военных преступников. Если досье попадет в полицию, по стране прокатится волна арестов, способная возбудить у населения интерес к проблеме поиска бывших эсэсовцев, подхлестнуть занимающиеся этим делом организации… Словом, последствия будут ужасными.

Но главное теперь было защитить Рошманна, который, насколько помнил Вервольф, тоже пользовался «услугами» Винцера. Трижды шеф «ОДЕССЫ» набирал франкфуртский код, но в трубке каждый раз звучали короткие гудки. Наконец он связался с телефонисткой, и она сказала, что линия, видимо, испортилась. Тогда он позвонил в отель «Гогенцоллерн» и едва успел застать Маккензена. Описав палачу в нескольких словах происшедшее, он объяснил, как добраться до Рошманна.

– Видимо, ваша бомба не сработала, – закончил он. – Так что садитесь в машину и гоните к нему вовсю. Спрячьте автомобиль у виллы и не отходите от Рошманна ни на шаг. Там есть еще телохранитель. Его зовут Оскар. Если Миллер передаст материалы в полицию сразу – все пропало. Но если он пойдет к Рошманну, возьмите его живым и заставьте говорить. Перед тем как умереть, он должен рассказать, где документы.

Дверь открылась после второго звонка, в лицо Миллеру ударил теплый воздух прихожей. Человек, стоявший перед Петером, пришел, видимо, из кабинета: Миллер заметил в глубине прихожей открытую дверь.

За годы сытой жизни некогда костлявый эсэсовец пополнел. Его лицо румянилось или от выпитого вина, или от горного воздуха, волосы на висках поседели. Он выглядел как всякий здоровый выходец из верхушки среднего класса. Но в остальном на Миллера смотрело то же лицо, которое видел и описал Таубер.

– Да? – спросил человек, равнодушно оглядев журналиста.

Только через десять секунд Петер обрел дар речи. Все отрепетированное заранее словно улетучилось из головы.

– Меня зовут Миллер, – сказал он. – А вас – Эдуард Рошманн.

Услышав это имя, стоявший на пороге дома потерял самообладание, но лишь на миг.

– Глупости, – заявил он. – Я понятия не имею, о ком вы говорите.

Несмотря на внешнее спокойствие, мозг бывшего эсэсовца заработал лихорадочно. Не раз с 1945 года его спасала находчивость. Именно о Миллере недавно говорил по телефону Вервольф. Первой мыслью было захлопнуть перед журналистом дверь, но Рошманн от этого отказался.

– Вы в доме один? – спросил Миллер.

– Да, – честно признался Рошманн.

– Пойдемте в кабинет, – приказал Миллер.

Рошманн противиться не стал, понимая, что журналиста придется задержать в доме, пока…

Он повернулся и пошел по коридору.