— И тогда кому-то может прийти в голову поинтересоваться, что за дела творятся во Френч-Байю?

— Рано или поздно все равно этим кончится.

— Само собой. Только ты бы предпочел, чтобы это случилось попозже.

— Как можно позже, Энди.

Латур направился к двери и, уже взявшись за ручку, он вдруг, будто вспомнив о чем-то, обернулся:

— Да, кстати, совсем забыл тебе сказать… конечно, если тебя это интересует. Похоже, чтобы пойло было покрепче, Тернер повадился добавлять в него куриный помет.

Виски веером выплеснулось на рубашку Муллена. Его всегда красное лицо сейчас побагровело до того, что стало почти лиловым.

— Ты… распроклятый сукин сын! — взревел он. — Теперь я ничуть не удивляюсь, что тебя кто-то хочет прикончить!

Служба в армии… потом Ольга… и сухая скважина в земле… да, надо признать, что жизнь повернулась совсем не так, как он себе представлял до недавнего времени.

Он бросил взгляд на часы. Было почти восемь вечера — слишком поздно, чтобы торопиться домой к ужину. Да и если честно, самой Ольге давно уже все равно, вернется он домой или нет.

Латур неторопливо пересек лужайку, тянувшуюся перед зданием конторы шерифа, и побрел по улице Лаффит. Если кому-то еще не доводилось видеть города “открытого порока” [Американский сленг. Город, в котором открыто разрешена неограниченная продажа спиртных напитков, открыты публичные и игорные дома], то во Френч-Байю было на что посмотреть. Вся улица, лежавшая перед ним и залитая неоновым светом, где за каждой второй дверью громыхала музыка, изобиловала ночными клубами и барами, битком набитыми людьми, карманы которых топорщились от денег. Улицы же просто запружены ими; но здесь встречались не одни мужчины. Было и немало девушек, прелестных юных созданий в ярких платьицах, — они сновали взад и вперед, стреляя глазками по сторонам и прикидывая цену, которую можно заломить… достаточно только удовлетворить то, всем хорошо известное желание, которое, строго говоря, не являлось ни голодом, ни жаждой и утолить которое могли только эти женщины.

Двое крепко подвыпивших мужчин, в одном из которых Латур узнал Джорджа Вилльера, капитана пароходика, совершающего чартерные рейсы, неуклюже размахивали кулаками прямо напротив кафе португалки Джо, а собравшаяся вокруг толпа с энтузиазмом вопила.

Вздохнув, Латур растащил буянов и тут же пожалел об этом. Пьяный Вилльер, возмущенный тем, что кто-то помешал ему получить удовольствие, тут же полез на него с кулаками, и Латуру пришлось сбить его с ног, а потом еще хорошенько стукнуть пару раз, чтобы тот успокоился. Вдруг по спине его пробежал неприятный холодок, и он весь подобрался. Ему внезапно вспомнились пули, с визгом пролетевшие мимо и едва не задевшие его. Здесь, в плотно обступившей его со всех сторон толпе, человек с пистолетом мог без особого труда выпустить в него пулю, а потом скрыться незамеченным. Кругом гремела музыка, вокруг нестройно вопили пьяные голоса, — в общем, стоял такой гвалт, что вряд ли кому-нибудь удалось бы расслышать выстрел. Латур почувствовал несказанное облегчение, когда немного протрезвевший Вилльер решил, наконец, что с него хватит.

— Похоже, ты вообразил себя карающей десницей Господней, не иначе, — пробурчал он.

— Нет, — вздохнул Латур, — всего-навсего служителем закона. — И, обернувшись к толпе, попытался уговорить их разойтись: — Все, ребята, спектакль окончен. Давайте, давайте, мальчики, по домам!

Латур зашел в кафе. Мамаша Джо наблюдала за дракой через окно. Поахав, она принесла Латуру чистую салфетку — промокнуть кровь на разбитой губе и содранных костяшках пальцев.

— Нефть! — фыркнула она.