О чем еще могли они говорить с Нельсоном во время уроков английского языка, кроме коммунистического учения, если не о планах самого Нельсона? Младший Ко был помешан на инженерном деле. Он верил в технику, а не в Библию, и считал, что именно она выведет Китай из состояния феодализма.
Судостроение, шоссейные и железные дороги, заводы и фабрики – вот о чем мечтал Нельсон. Архангел Гавриил с белым воротничком, дипломом инженера и логарифмической линейкой в руках – вот кем он мысленно видел себя.
Мистер Хибберт пробыл в Китае недостаточно долго, чтобы увидеть, как юноша благополучно достиг своей желанной цели, потому что Нельсон получил диплом только в пятьдесят первом.
Ди Салис изо всех сил царапал что‑то в своей книжке.
– Но Дрейк, который все эти шесть лет работал на него и где только мог, почти не тратя на себя, добывал деньги, – продолжал мистер Хибберт, не обращая внимания на Дорис, которая пыталась вставить что‑то о Триадах. – Дрейк все вынес и был вознагражден за это – точно так же, как и Нельсон. Он видел, как Нельсону вручили этот кусочек картона, который так много определяет в жизни, и он понял, что сделал то, чего добивался, и что теперь он может отойти от дел, как он всегда и планировал.
Ди Салис пришел в крайнее волнение и с каждой минутой становился все более возбужденным. Его некрасивое лицо пошло красными пятнами, он едва мог усидеть на своем стуле.
– А п о с л е окончания учебы – что было потом? – настойчиво добивался он. – Что он д е л а л ? Что с ним стало? Рассказывайте дальше. П о ж а л у й с т а, продолжайте.
Мистер Хибберт, польщенный таким горячим интересом, улыбнулся.
– Ну, как говорил Дрейк, – сказал он, – Нельсон сначала работал чертежником на судоверфи, готовил разные проекты и учился. Хватал все на лету у русских инженеров, которые в те годы, после победы Мао, в большом количестве хлынули в Китай. Потом, в пятьдесят третьем, если мистеру Хибберту не изменяет память, Нельсон был удостоен чести быть отобранным для дальнейшей учебы в Ленинградском университете в России, и он пробыл там – ну, по крайней мере, до конца пятидесятых. Видели бы вы, как Дрейка распирало от гордости, когда он об этом рассказывал – казалось, еще немного – и лопнет! – Мистер Хибберт и сам был очень горд – как будто рассказывал о своем собственном сыне.
Неожиданно ди Салис наклонился вперед, держа ручку наперевес, словно, несмотря на остерегающие взгляды Конни, собирался ткнуть ею старика.
– Итак, после Ленинграда что стало с ним?
– Ну что? Разумеется, он вернулся в Шанхай, – ответил мистер Хибберт, рассмеявшись. – И конечно же получил повышение – при той квалификации, при том авторитете… Ну как же – судостроитель, получил образование в России, знает и инженерную, и административную сторону дела! А как он восхищался этими русскими! Особенно после Кореи. У них было все: машины, могущество, идеи, философия. Эта Россия была для него Землей Обетованной. Он боготворил их как… – Голос старика оборвался, и энтузиазм, с которым он говорил, тоже внезапно иссяк. – О Господи! – пробормотал он и остановился – снова, уже во второй раз за время их беседы, испытав неуверенность, правильно ли он поступает. – Но это не могло продолжаться вечно, так ведь? Это восхищение Россией: как долго оно продолжалось в чудо‑стране, которую создавал Мао? Дорис, дорогая, дай мне, пожалуйста, шаль.
– Она у тебя на плечах, – ответила Дорис.
Ди Салис продолжал наступать, совершенно забыв о приличиях. Он забыл обо всем, даже о записной книжке на коленях: ему нужно было только получить ответы на свои вопросы.
– Он вернулся, – пронзительно верещал он. |