На мгновение он увидел себя и город таким, каким он был в дни, когда камбоджийская война еще обладала неким призрачным простодушием: шпион‑виртуоз Уэстерби, впервые в жизни рискнувший встать на монолыжу, скачет, как мальчишка, по коричневой воде Меконга; его тащит на буксире скоростной катер весельчака‑голландца, пожирающий столько горючего, сколько любой здешней семье хватило бы на неделю. Самую большую опасность, припомнил он, представляли полуметровые волны, которые прокатывались по реке всякий раз, когда часовые на мосту взрывали глубинную бомбу, чтобы ныряльщики из «красных кхмеров» не взорвали их самих. Но теперь река, как и джунгли, принадлежала врагу. И вскоре, завтра или послезавтра, ему будет принадлежать весь город.
В аэропорту Джерри выбросил вальтер в мусорное ведро и в последний миг, подмазав кого надо, попал на самолет, летевший в Сайгон, – истинное место его назначения. Взлетая, он подумал: интересно, кто проживет дольше – я сам или этот город?
Что касается Люка, то он вылетел в Бангкок, сжимая в кармане ключ от гонконгской квартиры Джерри‑точнее, от квартиры Ганса Призывающего Смерть. Судьба распорядилась так, что ему пришлось лететь под именем Джерри, потому что Джерри значился в списке пассажиров, а все остальные места были заняты. В Бангкоке он попал на поспешно созванное совещание бюро, на котором все находившиеся в регионе сотрудники журнала были распиханы по разным углам рассыпающегося вьетнамского фронта. Люку достались Хюэ и Дананг, поэтому на следующий день он тоже вылетел в Сайгон, откуда дневным рейсом должен был отправиться на север.
Вопреки слухам, в Сайгоне они не встречались.
Не встречались они и во время поездки на север.
В последний раз они виделись в тот вечер в Пномпене, когда Джерри наорал на Люка, а тот обиделся. Таковы факты – вещь, которую, как известно, в дальнейшем очень трудно обойти стороной.
Рикардо
Впервые на протяжении всей этой истории Джорджу Смайли было так тяжело сохранять спокойствие, стоя за спиной главных действующих лиц. У всех в Цирке нервы были натянуты до предела Убийственное ничегонеделание и приступы лихорадки, о которых неизменно предупреждали в Саррате, слились воедино. День, не приносивший важных новостей из Гонконга, лишь продлевал агонию. Длинное донесение Джерри было изучено самым доскональным образом и признано сначала сомнительным, а потом невротичным. Почему он не нажал на Маршалла посильнее? Почему не вызвал еще раз русского призрака? Нужно было с пристрастием допросить Чарли о «золотой жиле», нужно было продолжить разговор о Тиу с того места, где они остановились. Разве он забыл, что его главная задача – вселять тревогу и уже только потом добывать информацию? А что касается одержимости этой его дочерью – Боже всемогущий, разве он не знает, во что обходится каждое слово в донесении? (Похоже, все забыли, что по счетам в этом деле платят Кузены.) И что это значит – не вести больше дел со служащими британского посольства, выступающими в качестве доверенных лиц отсутствующего резидента Цирка? Верно, на линии связи произошла задержка, и донесение поступило через Кузенов с опозданием. Но ведь Джерри все‑таки следил за Чарли Маршаллом, разве не так? В обязанности оперативного агента никоим образом не входит указывать Лондону, что ему делать, а что нет. «Домоправители», заключившие с ним контракт, намеревались по возвращении дать ему хороший нагоняй.
Но извне на Цирк оказывалось гораздо более жестокое давление. Колониальный отдел под руководством Уилбрахема не сидел сложа руки, да и Комиссия по определению разведывательной политики, совершив пугающий поворот на сто восемьдесят градусов, решила, что губернатор Гонконга должен быть непременно и как можно скорее поставлен в известность об этом деле. Всерьез поговаривали о том, чтобы под благовидным предлогом вызвать его в Лондон. Паника нарастала еще и потому, что Ко снова был принят в Доме правительства Губернатор пригласил его на неофициальный ужин, один из тех, какие устраивают для влиятельных китайцев, чтобы те с глазу на глаз высказали свое мнение. |