Больше всего его беспокоила сейчас судьба револьвера. Напрасно он все-таки доверился этим юнцам. Они вообще могли выдумать всю историю про взрыв склада — просто хотели побаловаться оружием. В любой момент может случиться все, что угодно. Они могут пустить оружие в ход просто из озорства, смешно ждать высокой морали от сопляков с такими отвратными физиономиями. Однажды ему послышался выстрел — он обмер, но тут же раздался второй такой же — наверно, «чихал» автомобиль уполномоченного. Стало темнеть. Наконец, когда он не мог уже разглядеть кокосового ореха, он вышел из сарая. У него буквально слюнки текли от предвкушения объедков с птичьего стола. Под его ногой скрипнул шлак на дорожке, и тотчас в доме отдернули занавеску — миссис Беннет испуганно таращила на него глаза, прижавшись носом к кухонному стеклу. Он ясно видел ее, разодетую для похода в церковь, ее костистое суровое лицо. Он застыл на месте. Неужто не заметила? Это невозможно. Но в саду было темно, и старуха опустила занавеску.

Он обождал немного и направился к ореху.

Пиршество получилось не из приятных, мякоть кокоса оказалась жесткой, драло горло. Он прокрался обратно в сарай. Ножа у него не было, пришлось выскребывать пальцем белые сухие волокна. Даже самым долгим ожиданиям приходит конец, за это время он успел передумать обо всем — о Роз, о будущем, о прошлом, о ребятах с револьвером. Чем еще занять голову? Он попытался вспомнить стихотворение, которое осталось в записной книжке, украденной шофером Л.: «И все равно стук сердца моего летит вослед твоим шагам…» Дальше припоминать не хотелось, а ведь прежде эти строки значили для него очень много. Он подумал о жене и почувствовал, что нити между ним и ее могилой начинают ослабевать. Такова подлость жизни. Надо умирать вместе, а не поврозь.

Часы на церкви пробили семь.

II

Положив остатки кокосового ореха в карман, он осторожно вышел из сарая. Он внезапно сообразил, что парни не сказали ему, как выбраться из этого садика. Типичное ребячество: великолепно продумать общий план и забыть о деталях. И этим юнцам он доверил оружие! Безумие. Сами-то наверно махнули обратно через стенку — так же, как и пришли. Но он-то не мальчишка — усталый, голодный, немолодой уже человек… Да у него просто не хватит сил подтянуться так высоко. Он попробовал — не вышло. Еще раз, еще… Мальчишеский голос из сортира по ту сторону забора шепнул: «Это ты, друг?»

Значит, они все-таки не забыли о деталях. Он ответил:

— Да.

— Там в стене нет одного кирпича.

Он пошарил рукой — верно.

— Давай быстрее!

Он упал на четвереньки как раз на то самое место, где они его подсаживали утром. Замызганный маленький оборвыш критически посмотрел на него и сказал:

— Я тут на стрёме.

— А где другие?

Он мотнул головой в сторону темной массы террикона, нависшего над городом, как грозовая туча.

— Там, на шахте.

Он почувствовал, как на него с новой силой нахлынули мрачные предчувствия. Словно ему опять предстоит пережить те пять минут, что отделяют вой сирены от первых бомб. Словно дикая беспощадная анархия вырвалась на свободу, как гром в горах.

— Идите и ждите Крики, — хрипло скомандовал мальчуган.

Он повиновался. Что ему еще оставалось делать? А время они выбрали точно — на длинной серой улице, почти не освещенной, ни души. Он шел словно по мертвому городу-музею угольного века — только свет в окнах церкви разрушал это впечатление. Он почувствовал себя очень усталым и очень больным и с каждым шагом его мрачные предчувствия нарастали.