Я не знал, что сказать или даже как дотронуться до нее, и мы довольно долго оставались в одном и том же положении. Потом Мидори высвободилась и направилась в ванную. Я сел и стал ждать. Через несколько минут она вышла, одетая в гостиничный купальный халат. Она смотрела на меня, но ничего не говорила.

— Хочешь, чтобы я ушел? — спросил я.

Она закрыла глаза и кивнула.

— Хорошо.

Я встал и начала натягивать одежду. Одевшись, повернулся к ней.

— Я знаю, что у тебя в Нью-Йорке все в порядке, — сказал я. — Ganbatte. Так и держись.

Она подняла глаза:

— Что ты собираешься делать?

Я пожал плечами:

— Ты же знаешь, как бывает с нами — ночными созданиями. Надо найти камень, чтобы забраться под него, пока солнце не встало.

Мидори напряженно улыбнулась:

— А потом?

— Еще не знаю.

Наступило молчание.

— Тебе нужно продолжать работать со своим другом, — сказала она. — Это единственная твоя возможность.

— Забавно, но он все время твердит то же самое. Хорошо, что я не верю в тайные сговоры.

Улыбка вернулась, на сей раз менее напряженная.

— Его мотивы могут быть эгоистичными. Мои — нет.

Я посмотрел на нее:

— Не уверен, что могу доверять тебе после того, что ты только что сказала.

Мидори опустила взгляд.

— Извини.

— Нет, все в порядке. Ты просто была честна со мной. Хотя не уверен, что кто-нибудь хоть раз был так же честен со мной. По крайней мере не в такой момент.

Еще одна улыбка. Грустная, но все же настоящая.

— Я и сейчас честна с тобой.

Нужно было заканчивать. Я подошел ближе, ближе настолько, чтобы почувствовать запах ее волос и тепло кожи. Некоторое время стоял с закрытыми глазами. Сделал глубокий вдох. Медленный выдох.

Я произнес по-английски, чтобы избежать недвусмысленной завершенности:

— Прощай, Мидори.

Подошел к двери и по многолетней привычке заглянул в глазок. Коридор был пуст. Я вышел, не оглядываясь.

В холле было трудно. В лифте стало легче. К тому времени, когда я вышел на улицу, я знал, что худшее уже позади.

Внутренний голос шептал мне, тихо, но настойчиво: «Так будет лучше».

21

Я пробирался по задним улочкам Синдзюку в восточном направлении, решая, где мне остановиться на ночь и что я буду делать, когда проснусь наутро. Я старался больше ни о чем не думать.

Было поздно, но еще встречались небольшие группки людей, передвигающиеся как тусклые созвездия в окружающей пустоте пространства: бродяги и попрошайки, проститутки и сутенеры, сломленные, лишенные прав и собственности.

Душа болела, и я не мог придумать, как прогнать эту боль.

Раздался зуммер пейджера.

Мидори, подумал я.

Но я знал, что это не она. У нее не было моего номера. А даже если бы и был, она бы не набрала его.

Я посмотрел на дисплей, но не узнал абонента.

Найдя таксофон, набрал номер. Всего один гудок, ответила женщина — по-английски.

— Хай, — сказала она.

Это была Наоми.

— Хай, — ответил я. — Я почти забыл, что дал тебе этот номер.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я воспользовалась им.

— Совсем нет. Просто немного удивлен.

Я был не просто удивлен. Моя бдительность била во все колокола.

Последовала пауза.

— Видишь ли, сегодня в клубе спокойно, и я освободилась немного раньше.