— Я сейчас, — заторопилась Зинка. — Надену пальто. А ты спускайся вниз. Все уже внизу.

Она по-парнишечьи, с маху, толкнула плечом дверь, вылетела в коридор, застучала по полу, врезаясь в паркет подкованными каблуками.

Людмила медленно спустилась в вестибюль, сверху, похоже на перилах, за ней скатилась Зинка, дохнула в шею, за воротник:

— Пляши!

— Зачем? — не оборачиваясь, спросила Людмила.

— Тебе письмо. Только что пришло. Пляши!

— Может, конфетой обойдусь?

— За конфету не отдам. Конфета — это мало.

Людмила притопнула ногой, с дерзким вызовом вскинула голову, потом, расправив руки, провела ими по воздуху, будто ощупывая, пробуя на прочность, отбила давно забытое плясовое коленце, виртуозное, короткое, лихое.

Зинка, светясь, чмокнула ее в щеку. Прямо как телушка, нежной стала. И губы телушечьи.

— Держи!

Людмила взяла письмо в руки: потертый на изгибах конверт, облохмаченные уголки — в кармане долго носили, почерк подпрыгивающий, неспокойный, одна буква больше, другая меньше. Раскрыв сумочку, она втиснула в матерчатое отделение конверт.

— Важное что-нибудь? — В Зинкиных глазах мелькнула надежда.

Людмила кивнула головой.

— Почему не распечатываешь?

— Позже.

Судостроительный завод поразил ее своей огромностью, силой своей, длиной цеховых пролетов, мощными корпусами кораблей-«полуфабрикатов», обилием народа. Она раньше даже не представляла, что в их городе, далеком от великих рек и морей, могут строиться корабли. Правда, проходя по скрипучему рассыхающемуся мосту через Туру — спокойную неряшливую речушку с черной густой водой, видела, как у причалов бултыхаются светлотрубые толкачи, но никогда не думала, что эти толкачи выпускает шумный громила-завод.

— Во сила! — восхитилась Зинка, увидев плавучую электростанцию.

Плавучая электростанция была, действительно, необычным судном, и, хотя еще представляла собой просто большой кусок железа, от нее уже исходило что-то жаркое, сверкающее. В Зинкиных глазах вдруг заиграло море, вздыбились пузырчатые соленые волны, небо сомкнулось с водой и в черной неровной прослоине, родившейся на линии соприкосновения, спокойно и уверенно засветился плавучий огонек. Зипка была увлекающейся натурой, непоседой. Завидное качество. Людмиле захотелось стать вровень с Зинкой, сбросить с плеч все неладности, заботы, покориться жизни, судьбе и — будь что будет! — проявить в конце концов характер, расстаться с мужем. Она скупо улыбнулась: попробуй! Никогда она этого не сделает. Наверное, не сделает. Не сможет. По многим причинам. Из-за Андрюшки.

Экскурсовод, плотный, в порванном в проймах халате, с грудью борца и бетонной нижней челюстью, имел неплохо подвешенный язык. Голос же его был не в пример внешности — пронзительно высоким, с подвизгом. Глаза с ласковым блеском чаще других задерживались на Людмиле.

— И этот туда же, — усекла Зинка, крутнула головой.

— Скоро электростанцию мы сбросим на воду, — в произнесенном «сбросим» вместо «спустим» было сокрыто пренебрежение, лихость, рисовка перед хорошенькими экскурсантками. — Сброс проходит традиционно. Избирается крестная мать судна — самая красивая девушка завода. Такая, как вы, — экскурсовод поклонился Людмиле, стукнулся бетонной челюстью о твердую грудь. — Крестная мать разбивает бутылку о борт корабля, а горлышко отдает команде.