Подумаешь, расставить ударения: за’мок или замо’к. Уже половина упражнения была сделана, когда Лырская придвинулась и проскрипела:
— Антон, у меня не получается.
Он продолжал писать.
— Антон, — опять позвала она.
— Ну что? — вскинулся он.
Антонина Ивановна, привлеченная шумом, оторвалась от домашних тетрадей и обвела класс строгим взглядом. Самое время поднять руку и сказать: «Антонина Ивановна, мне Лырская мешает. Рассадите нас, пожалуйста».
Антонина Ивановна никаких нарушений не обнаружила и снова погрузилась в чтение.
— Антон, — Ольга толкнула его локтем, вместо буквы «а» вышла нелепая загогулина.
— Я тебе сейчас знаешь что сделаю, — вышел из себя он.
— Ну Антоша…
Его покоробило, что Лырская смотрит ему прямо в глаза своими блестящими наглыми глазенками. Не отводила, не прятала. До чего бессовестная!
— Михеев, а твоя тетрадь? — спросила Антонина Ивановна.
— И ее дома забыл, — отозвался Пашка.
— Встань, когда с учителем разговариваешь. Почему сразу не сказал?
— Я думал, успею сбегать… Я за ней и бежал…
— Я тебе единицу ставлю! — прервала его Антонина Ивановна. — И не смей обманывать. Ты потому убегал, что задание не приготовил!
Лырская тем временем переключилась на впереди сидящую Костину. Та, в отличие от Антона, сразу подняла руку.
— Антонина Ивановна, а мне Лырская мешает.
— Так, Лырская. иди-ка сюда, — Антонина Ивановна метнула грозный взгляд на первую парту, где отсутствовал болевший Смирнов. — Тут тебе хорошо будет.
Михеев контрольной дописывать не стал. Сел демонстративно развалясь, листок скомкал и сунул в карту. Напрасно Ира его увещевала, он громко фыркал.
— И за контрольную тебе единица. Убирайся из класса, — пресекла его выходки Антонина Ивановна.
После русского все потянулись на физкультуру.
Очень разумно чередовалось в расписании трудное с легким. Интересно, кто его составляет?
Возможно, Антонина Ивановна. Но скорей всего, этим занимались в районо. Такой, должно быть, немолодой мужчина и костюме, в очках, с вкрадчивыми и спокойными манерами. Он все взвешивал, обдумывал, прикидывал — как сбалансировать долю отдыха и рабочие часы… Непростое дело. Поставь, например, физкультуру до русского — и что выйдет? Набегаешься, запыхаешься, вспотеешь — до ударений ли тут?
А отучился — бегай, прыгай, резвись. Кончил дело — гуляй смело. Иногда целый день удавалось спланировать из предметов несложных, необременительных.
Вторник Антон считал таким днем. Русский и две физкультуры…
Но вторник содержал и свои специфические сложности. В частности, переодевание. Непослушные завязки на плавках. Шнурки на кедах. Колючая от крахмала, неуютная майка. Толкотня в раздевалке. Чуть опоздал — крючки заняты, одежду вешать некуда.
Митя Орлов бочкам, бочком, с ранцем в руках, отыскивал свободное местечко. Откуда оно возьмется?
— Антон, можно я на твое повешу?
— Если удержится, — позволил Антон.
Миронов привязался к Мите:
— А ты просверли дырочку к девчонкам и посмотри: может, там места.
Антон вышел в зал. После спертого воздуха тесной раздевалки сразу продрог. Огромные окна. Дует. Руки и ноги покрылись пупырышками гусиной кожи. Каждый согревался, как мог. Голышок взбирался но канату, цепко, по-обезьяньи обхватывал его ногами. Маркин и Миронов раскачивались на брусьях. Другие гоняли спичечный коробок, заменявший мяч. |