— Быстро ездит, верно? — попытался завести разговор Уотсон.

— Наверное, это единственное, что он делает быстро, — проговорил Диксон.

Уотсону его замечание показалось неправильным и несправедливым. Да и сам Диксон понимал, что это несправедливо, и пожалел, что сказал так.

За сорок пять минут до этого Барбара Мол подъехала к отелю «Честертон» и поставила свою «фиесту» на стоянку, где её уже поджидал начинавший нервничать Ашенден. Первая часть её лекции с демонстрацией слайдов должна была начаться в десять часов и закончиться в одиннадцать, после перерыва на кофе — продолжение и вопросы от половины двенадцатого до двенадцати. Ашенден сам подхватил тяжёлый слайд-проектор и дотащил его до комнаты Бо Нэша в задней части отеля, где уже собирались туристы. Комната была узкая, продолговатая, с двумя пластиковыми креслами по обе стороны прохода между ними, прямо по центру перед креслами установили проектор. Оглядывая комнату, Ашенден в который раз отметил про себя бросающийся в глаза факт, что (несомненно, как животные) туристы с самого начала как бы помечают границы своей территории: если вы заметили, что они сели за какой-то стол во время ужина, будьте уверены, завтра утром вы найдёте их за тем же столом во время завтрака; если вы в начале тура разместили их в автобусе по определённым местам, то после этого они будут неизменно направляться на эти места и предъявлять на них право собственности. И в комнате Бо Нэша всё произошло, как и в их автобусе, — по своим местам расселись двадцать три пассажира, отсутствовали только Эдди Стрэттон, находившийся в камере нью-йоркской полиции, по иронии судьбы всего в нескольких ярдах от печальных останков бывшей жены, и Сэм и Вера Кронквист, одна из трёх пар, с самого начала тура значившихся в качестве таковых в списках туристов. Они всё ещё не выходили из своей комнаты: Сэм смотрел утренние мультфильмы по телевидению, а Вера лежала в одежде на двуспальной кровати и, лениво откинувшись на подушки, читала «Сельскую жизнь» за прошлый февраль.

— Ты не забудешь, птичка, что все должны считать, что у тебя разболелась голова?

Не удостоив его взглядом и не отрываясь от страницы, жена чуть заметно улыбнулась:

— Сюда никто не зайдёт, Сэм, особенно если мы повесим на дверную ручку эту табличку.

В первом ряду комнаты Бо Нэша было занято только одно место — номер один, если бы места были пронумерованы слева направо: 1, 2, 3, 4,- место, которое неизменно занимала Джанет Роско во время каждого очередного переезда по маршруту. Два места позади неё были пусты, что неприятно напоминало о том, что, когда автобус отъехал в самом начале тура от аэропорта Хитроу, там рядышком сидели Эдди и Лаура, как они сидели там же и тогда, когда автобус подъезжал к пригородам Оксфорда.

На самом последнем ряду в гордом одиночестве, примирившись заранее с перспективой умирать со скуки весь ближайший час (или два часа?) сидел мистер Олдрич. Его интерес к римским древностям в Британии равнялся нулю, к тому же, казалось, его уши (начальная стадия атеросклероза, как поставил диагноз его персональный отоларинголог) день ото дня всё плотнее забивались ватой. Когда они были в Оксфорде, ему хотелось поговорить об этом с Седриком Даунсом — у того то же самое заболевание, не иначе. Но случай не представился, а Олдрич не предпринял никаких шагов к знакомству.

В общем, получалось довольно странно: Олдрич, который слышит всё хуже и хуже, сидит в самом конце, а миссис Роско с её исключительным слухом располагается в самом переднем ряду…

Но так уж получалось!

Через три ряда перед Олдричем, по левую руку от него, он видел головы Говарда и Ширли Браун.

— Надеюсь, эти слайды лучше, чем те, что твоя сестра привезла из Оттавы?

— Хуже трудно себе представить, — согласилась Ширли, когда Ашенден начал свой хорошо отрепетированный панегирик доктору Мол, несравненному эксперту по римско-британской археологии, а потом подошёл к входной двери и выключил свет.