К Теодору Кемпу.

Я всё время повторяю: «муж и жена», так как в конце концов убедил себя в том, что никто не смог бы убить Кемпа в одиночку. Это могли быть любые двое людей, и нам пришлось выяснять о вас всё, что мы только могли выяснить. Когда вы оформлялись в «Рэндольфе», всем пришлось заполнить бланк, на котором указывалось, что всем иностранным гостям предлагается указать полные данные относительно их гражданства, номер паспорта, место выдачи паспорта, постоянный домашний адрес и так далее. Но, как вам известно, я ещё попросил мистера Ашендена собрать ваши паспорта, и по ним мой сержант (у Льюиса медленно порозовели щёки) проверил все указанные вами данные, и обнаружилось, что двое из вас живут в одном и том же доме для пенсионеров. Но эти двое не зарегистрировались как муж и жена, напротив, они решили выждать и воспользоваться первой же подвернувшейся возможностью, или, как говорите вы в Америке, «оптимизировать возможность». И вот эта возможность материализовалась — в лице Эдди Стрэттона.

Стрэттон находился в Дидкоте в то время, когда умер Кемп, и, что ещё важнее, мог доказать с помощью фотографии, что действительно находился там. И я — мы — невольно поверили, что столь же правдив и его рассказ о возвращении в поезде в Оксфорд. Но это была ложь. Ловко, на первый взгляд совершенно непреднамеренно, он обеспечил абсолютно непробиваемое алиби человеку, которого видел в поезде, человеку, которому обязан очень многим. Но этого человека он не видел в поезде, леди и джентльмены! Потому что этого человека там не было. Он находился в Оксфорде… и убивал доктора Кемпа.

Последние несколько слов прозвенели в безмолвии, охватившем комнату, атмосфера в которой незаметно накалилась так, что стало трудно дышать. И здесь Морс вдруг улыбнулся уголками губ и негромко спросил:

— Вы меня слышите, вы меня хорошо слышите там, сзади, мистер Олдрич?

— Простите, сэр?

— Вы не думаете, что было бы много лучше, если бы вы…

Морс поднял руку и лёгким жестом словно бы пригласил невидимый дух занять место в первом ряду.

Олдрич растерянно поднялся с места и неуверенно прошёл по центральному проходу. Джанет Роско, призывно улыбнувшись, показала ему на свободное место рядом с собой. Но Олдрич, не обращая внимания на её жест, протиснулся на одно из свободных мест за её спиной.

— Так вот, — снова заговорил Морс, — человека, которого Стрэттон, по его утверждению, якобы видел в поезде, там не было. Этот человек сказал мне, что ездил в Лондон повидаться с дочерью, но в жизни у него была одна-единственная дочь… и той нет в живых.

Слушатели впитывали каждое слово, произнесённое Морсом, но казалось, мало кто улавливал скрытый в них смысл.

— Имена, знаете ли, — Морс чуть оживился, — имена, знаете ли, очень важная штука. Есть люди, которым не нравятся их имена… но есть и такие, которые сгорают от желания увековечить их — и фамилию и имя. Скажем, к примеру, мистер и миссис Браун, сидящие здесь, с нами — Говард и Ширли, правильно? — захотели назвать свой дом каким-нибудь именем. Они подумали, что хорошо бы соединить каким-либо образом вместе их имена. Что, если взять «вард» от его имени и «ли» от её? Получится очень приличное имя для дома, верно? «Вардли».

— Вот это да! Это же… — чуть не подпрыгнула на месте Ширли, но Говард осторожно придержал её.

— Гораздо труднее увековечить свою фамилию, особенно если учесть, что дочь может выйти замуж.