Однако, когда танец закончился, она снова превратилась в ледяную деву и молча просидела в своем углу до конца обеда, а потом встала и отправилась спать.

Джим последовал ее примеру. Хотя он уже немного приспособился к образу жизни в четырнадцатом столетии, он с ужасом думал, что нужно будет встать paно утром. Джим знал, что после того вина, которое он не мог не выпить, не обидев хозяина, он будет спать мертвецким сном, когда Дэффид придет будить его пepeд рассветом.

Глава 22

На следующее утро, когда Снорл вел их через холмы на территорию маленьких людей, никто из путников не обнаружил признаков похмелья. Правда, на этот раз с ними не было Лахлана. Джим и Геррак отправились в путь в доспехах и с копьями; Дэффид следовал за ними со своим длинным луком за спиной и колчаном, полным стрел, у бедра. Лизет ехала рядом с отцом по другую сторону от Джима и отступала назад, когда дорога сужалась; Снорл, конечно, бежал впереди.

Все хорошо вооружились. Даже у Лизет был широкий меч в ножнах, притороченных к поясу, скрытый складками ее верхней юбки и плащом.

Джим никогда не слышал, чтобы женщина из знатной семьи носила меч. Но Лизет, конечно, взяла его с согласия и одобрения отца, а раз ей позволили носить меч, значит, она умела им пользоваться.

Кроме того, у нее, очевидно, был и кинжал. Не только шотландцы вроде Лахлана носили скин‑ду, или «черный нож», в своих чулках. Последний представлял собой короткий кинжал с широким лезвием, заканчивавшимся тонким острием; такое оружие было весьма эффективным в ближнем бою и к тому же оставалось скрытым от глаз противника до нужного момента.

Мысль о Лизет и скин‑ду, вероятно, спрятанном у нее в чулке или сапоге, напомнила Джиму о неожиданно возникшей новой проблеме.

Вчера вечером Брайен присутствовал за обедом, как они и договорились.

Вопреки его протестам, Джим и Лизет помогли ему спуститься по лестнице, поддерживая его с двух сторон. Несмотря на решительные возражения Брайена, Джим заметил, что тот время от времени опирался на него всем своим весом; по‑видимому, после нескольких дней в постели раненый чувствовал себя на ногах не очень уверенно. Потеря крови, вероятно, уже в значительной степени восполнилась. Оставалось только дождаться, пока рана благополучно затянется; заживала она по‑прежнему с чудесной быстротой.

Они благополучно преодолели все ступени, и сотрапезники радушно встретили Брайена, даже Ивен Мак‑Дугал приветствовал его со сдержанной снисходительной любезностью.

То ли из‑за этого снисходительного тона, то ли из‑за какой‑то естественной взаимной антипатии между Мак‑Дугалом и Брайеном с самого начала сложились довольно напряженные отношения. Мак‑Дугал намеренно говорил о придворных делах, а Брайен не возражал. Но вот шотландский вельможа завел речь о турнирах, и все переменилось.

Брайен вступил в разговор и поделился своими воспоминаниями, как бы вскользь упомянув о победах, которые ему посчастливилось одержать на том или ином турнире; он рассказал, что однажды имел честь скрестить копья с сэром Уолтером Мэнни, а в другой раз – с сэром Джоном Чендосом. Наконец он, словно из обычной вежливости, осведомился, имел ли Мак‑Дугал удовольствие сражаться с этими прославленными рыцарями и воинами или с кем‑нибудь другим, столь же именитым.

Несомненно, ему удалось найти слабое место Мак‑Дугала. Шотландский виконт, конечно, участвовал в турнирах, но далеко не столь часто, как Брайен, который попросту зарабатывал себе на жизнь победами на них. Победитель поединка обычно получал коня, доспехи и оружие своего противника, если тот не предпочитал заплатить за них выкуп; этих доходов Брайену хватало на то, чтобы почти полностью покрыть издержки на содержание своего полуразрушенного замка Смит.

К тому же, поскольку все турниры, в которых участвовал Мак‑Дугал, происходили в Шотландии, он не мог похвастаться поединками с такими повсеместно известными рыцарями, как Мэнни и Чендос.