Она ушла, а Ариш сказал:

— Оставь записку, Литта передаст.

— Да, идем, я напишу буквально пару слов.

— Хоть роман пиши, я подожду, — улыбнулся он. — Перекушу пока, проголодался, сил нет!

«Мне что, не снится? — подумала Инга. — Не будет никаких шуточек, перемигиваний, шепотков за спиной? Что было, то прошло? И я могу куда угодно лететь с мужчиной, который меня никогда не осмеет, не припомнит прошлое, не обидит, потому что я всегда могу нажаловаться его бабушке? Не поэтому, конечно, а просто… И он сказал, что с ума сходит от моих веснушек… И небо… Нет, должно быть, я все же умерла. Но если загробная жизнь — вот такая, то я не возражаю!»

Она сидела над чистым листом бумаги и не знала, что написать. «Я жива»? Продолжат искать. «Не ищите»? Тогда не оставят в покое жителей долины.

«Мама, не ищи меня, — написала наконец Инга. — Я полюбила человека из далеких краев и уезжаю с ним навсегда на юг. Вряд ли мы еще увидимся, поэтому прости и прощай. Может быть, еще напишу. И спасибо тебе за все».

В это она поверит, подумала девушка, складывая лист. Ну и пускай. Пускай соседки возле дома думают, будто шалава Инга угодила в гарем к какому-нибудь шейху! Ей-то уже какая разница?

— А лаванда — она синяя или голубая? — спросила она подошедшего со спины Ариша.

— По мне — так лиловая, — улыбнулся он и поцеловал ее в макушку. — Сама увидишь.

— Письмо…

— Литта отправит, не беспокойся. А нам велено рвать отсюда крылья… хотя твои рвать нельзя, поэтому я тебя понесу.

— Я сама хочу! — возмутилась Инга.

— Там полетаешь, а через горы я тебя перенесу. Нам нужно поскорее удирать, а у тебя скорость не та, — серьезно ответил он. — Не обижайся.

— Я не обиделась…

— Маки снова зацветут, — сказал Ариш, обняв ее. — И ковыль. И лаванда. Летим, посмотрим!

— Мы полетим вместе, — произнесла Инга серьезно.

— Полетим вместе, — кивнул он и улыбнулся. — Ну вот, заплакала? Зачем?

— Я не буду плакать, — ответила она. — Я так… У меня теперь есть семья, да?

— Конечно. Да еще какая, кое-кого увидишь, напугаешься!

Ариш помолчал, потом понял, чего боится Инга, и добавил:

— Никто никогда не скажет тебе дурного слова. А дядя Лирион еще и засудит обидчика под настроение. А я тем более никогда не скажу тебе ничего такого… Если вдруг обзовусь сгоряча, всякое ж бывает, то прости дурака, но нарочно — никогда. Я тебя люблю.

— И я тебя, — тихо сказала она. — Ты только не бросай, от тебя я все стерплю…

— При прабабушке Эдне только такого не скажи, — серьезно ответил он. — Убьет. Меня, что характерно. Она такая… убедительная. Идем, уж спать пора, а нам вылетать рано…

— Идем, — сказала она, и вправду всю ночь проспала у него на груди, пригревшись. Ему не было тяжело.

— Так, вы намерены улетать или нет?! — вломилась к ним Азиль рано поутру. — Руки, а ну-ка воды холодной, я им сейчас…

— Все! Уже летим, бабушка! — подскочил Ариш. — Честное слово! Вот умоюсь — и летим!

— Ты-то как? — Азиль присела рядом с новой внучкой, погладила ее по пушистым рыжеватым волосам.

— Хорошо, — ответила та и мечтательно улыбнулась.