— И зачем… — Он осекся, поняв. — Подбодрить хотел, да?

— Скорее всего. Не обижайся, он тот еще болван.

Фальк только усмехнулся: кажется, в этом семействе все только и знали, что дурить друг другу голову! И ему, кстати, тоже.

— Стреляться тоже не выход. Леон рассказывал о случаях, когда пуля, скажем, только выбивала зубы. Или когда человек выживал, но оставался полным идиотом или паралитиком. А был еще случай — пуля каким-то немыслимым образом скользнула по внутренней стенке черепа, вышла, человек остался жив, относительно здоров и решил, что это знак свыше, надо жить дальше. — Литта вздохнула. — Вены вскрывать или горло резать — больно и ненадежно. Вешаться или топиться тоже не рекомендую. Выглядит омерзительно, особенно если найдут не сразу, Леон показывал фотографии.

— Литта, прекрати, меня сейчас безо всякой отравы стошнит, — искренне попросил Фальк. У него было достаточно живое воображение, да и покойников он навидался.

— А если ты подумал о самом доступном тебе способе, — Литта остановилась и ткнула его в грудь, — а ты наверняка подумал!.. Тоже забудь.

— Почему это?

— Потому что мироздание любит пошутить, и даже если ты разобьешься, то вполне можешь очнуться в госпитале без второй ноги. Или без руки. Или парализованным. Или обожженным до костей. Или все это сразу. Вот и подумай, надо ли оно тебе?

— Ты бываешь… крайне убедительна, — произнес он, представив подобное и содрогнувшись.

— Я тебя не убеждаю, я обрисовываю тебе возможные перспективы. Ты уже большой, сам решишь, что делать.

— Что делать, что делать, — буркнул он, прекрасно понимая, что Литта снова решила все за него. — Летать, вот что делать…

— Ну, это совсем другой разговор, — улыбнулась она и взяла его под локоть. — Идем, вечереет, а нам еще по этим ухабам скакать. У этой развалюхи фары-то хоть светят?

— Вроде бы да. Но если что, там фонарь есть рабочий, я проверял. Да я и в темноте мимо базы не промахнусь.

— Чур, я поведу, — тут же сказала Литта.

— В туфельках? — покосился он на ее ноги. Легкий ветерок играл подолом платья, обнажая намного больше приличного, и очень трудно было не представлять, как проводишь ладонью по гладкой смуглой коже… Фальк заставил себя смотреть на каштаны.

— Думаешь, не сумею? — прищурилась она. — Вот и проверим.

Длинные тени протянулись по бульвару. Шиповник пах нежно и тонко, свечи цветущих каштанов раскачивались над головой, и Фальку хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось…

— Здорово все-таки иногда сменить униформу на платье, — сказала вдруг Литта и снова обняла Фалька за пояс, бесцеремонно подсунувшись ему под руку. — Сразу чувствуешь себя такой хрупкой слабой девочкой…

— Ты? — не поверил он. — Ничего себе слабая!

— Которую всякий может обидеть, — закончила она мысль, посмеиваясь. — Но не сумеет, потому что рядом есть защитник. Как тебе мои фантазии?

— Скорее, это ты меня будешь отбивать у хулиганов, чем наоборот. Я неповоротливый.

— Думаешь, они на тебя польстятся? — вскинула брови Литта. — Хотя кто разберет нынешнюю шпану…

Фальк понял, что она снова издевается, и только вздохнул. Никакого с нею сладу!

— Пода-а-айте на пропитание, люди добрые… — раздалось совсем рядом, и он вздрогнул.