Пока он бродил по коридорам и лестницам Обыкновенной фермы в поисках выхода, его гнев на Люсинду немного остыл. Просто его сестра совершенно терялась в трудных ситуациях. Из-за всяких мелочей она могла зудеть часами, порой ему даже хотелось ее пристукнуть — так она донимала его своим нытьем. Но если она перед чем-то отступала, то отступала окончательно и бесповоротно, подняв лапки кверху.

После того как ушел отец, все стало очень и очень плохо. Именно Люсинда тогда заботилась о Тайлере — кормила и опекала его. Она пыталась быть взрослой и ответственной и ради своего младшего брата справилась с горем…

Время шло, и жизнь мало-помалу наладилась. Мама начала работать, по вечерам почти всегда бывала дома и кормила их ужином, хотя и довольно поздно, потому что задерживалась на службе. Час уходил у нее на то, чтобы сбросить туфли и выпить бокал-другой вина. Надо снять стресс — так она говорила. Отдохнув, мама готовила нехитрый ужин — никаких кулинарных изысков, только хот-доги и консервированная фасоль или ее фирменные сырные лепешки. Иногда, под действием вина, она могла быть даже смешной, когда изображала в лицах невыносимых типов, с которыми ей ежедневно приходилось иметь дело в офисе, или подшучивала над частой сменой настроений Люсинды. Даже Тайлер признавал, что мама может быть забавной (насколько вообще могут быть забавными взрослые, а тем более мамы) и довольно привлекательной. Вскоре безразличие и тревога, по очереди обитавшие в душе мальчика, отпустили его, потому что жизнь больше не казалась такой беспросветной…

Однако в то же время Тайлер начал замечать, как Люсинда смотрит на мать. В ее взгляде появилась неимоверная тоска, и Тайлер догадывался о причинах такого настроения. Просто его сестра мечтала о том, чтобы ее жизнь стала хоть чуточку похожей на жизнь идеальных семей, которые приглашают на всякие телевизионные шоу. А вскоре Люсинде выпало действительно тяжкое испытание. Одно только воспоминание о нем прогнало всю его обиду на Люсинду, хотя она и вела себя как круглая…

Внезапно Тайлер остановился и понял, что забрел неизвестно куда, погрузившись в свои размышления.

— Ух ты, — выдохнул он, оглядываясь по сторонам. — Кажется, заблудился окончательно.

Он стоял у подножия какой-то очередной лестницы. Напротив располагалась странная маленькая гостиная со стеклянной дверью, в дальнем конце комнаты виднелась еще одна дверь. Тайлер пошел по гулкому деревянному полу, размышляя, не ступил ли он на запретную территорию. Учитывая наставления Колина, это было именно так, потому что сейчас ему полагалось сидеть в своей комнате, как и его сестре.

Стеклянная дверь была не заперта. Из мебели в этой скромной гостиной оказались лишь одинокое продавленное кресло да столик, на котором стояла ваза с грязной пластмассовой розой, такой старой, что она запросто могла быть первым в мире искусственным цветком. Тайлер прошел к дальней двери и обнаружил за ней еще одну лестницу, ведущую совсем в другом направлении. Он поднялся по ступеням и очутился в коридоре с окнами на одну сторону. Не успел он сделать и пары шагов, как что-то с силой ударилось в стекло, напугав его до смерти. От неожиданности Тайлер задохнулся и подскочил на месте. Он едва успел заметить, как за окном мелькнули размытые очертания серо-зеленого существа с маленькой круглой головой. Ерунда какая-то! Откуда здесь взяться обезьянам? Разве на калифорнийских холмах живут дикие обезьяны? А может, дедушка Гидеон содержит обезьянью ферму?

Итак, он заблудился, в окрестностях бродят обезьяны, а он так и не знает, кто же все-таки издавал такие ужасные звуки, потому что безнадежно застрял в этом проклятом доме. От ярости Тайлеру захотелось кого-нибудь стукнуть. Он торопливо спустился по лестнице и с удвоенным упорством стал искать выход, но каждый новый коридор, казалось, вел в никуда, вид из каждого нового окна запутывал его еще больше, а выход из этого лабиринта так и не становился ближе.