|
Он мудр, но его благословение бескрыло И достается самым униженным, отданным ночи. Их было девять под тремя лунами, В мертвых сумерках осени. На закате мира явились они, Чтобы не оборвался рассказ. Скажем и о тех, что делят с ними дорогу: О простой девушке, чья простота сродни высшей награде, И о принцессе лесов, вечно юных и древних Зеленых управителей судеб. Их было девять под тремя лунами, В мертвых сумерках осени. На закате мира явились они, Чтобы не оборвался рассказ. Север грозит нам бедою, как и было предсказано. В морозную ночь чутко дремлют драконы. Но мы знаем: из темных лесов, С Равнин, из материнского лона Земли, Вышли они, чтобы вновь занялся рассвет Их было девять под тремя лунами, В мертвых сумерках осени. На закате мира явились они, Чтобы не оборвался рассказ. МОЛОТ – …Молот Хараса! Торжественное эхо раскатилось по громадному Залу Аудиенций короля горных гномов. И сразу же разразилась сущая буря приветствий. Низкие, гулкие голоса гномов сплетались с чуть более высокими выкриками людей. Наконец растворились тяжелые двери в дальнем конце Зала и вошел Элистан, жрец Паладайна. Чашеобразный Зал, громадный даже по гномским меркам, был набит до отказа. Возле стен устроились чуть ли не все восемьсот беглецов из Пакс Таркаса, гномы же вплотную друг к дружке расселись на каменных скамьях внизу. Элистан появился в конце длинного центрального прохода. Он благоговейно держал на ладонях огромный боевой молот. При виде жреца Паладайна, облаченного в белоснежные одеяния, ликующий шум только усилился; звуки отражались от каменных стен и метались под высоким сводчатым куполом – казалось, дрожала сама земля. Танис болезненно поморщился: от оглушительного гула у него заломило виски. Он задыхался, стиснутый толпой. Он никогда не любил подземелий, и, хотя купол Зала вздымался на непомерную высоту – огни множества факелов не могли его осветить, – толща земли осязаемо давила на полуэльфа, он чувствовал себя попавшим в ловушку. – Скорее бы, что ли, все закончилось… – вполголоса сказал он стоявшему рядом Стурму. Рыцарь, и без того склонный к меланхолии, казался еще угрюмей и задумчивей обыкновенного. – Не одобряю я этого, Танис, – сказал он и сложил руки на блестящем стальном нагруднике своих древних лат. – Знаю, – раздраженно ответил Танис. – Я уже слышал это от тебя, причем не единожды. Возражать поздно – остается терпеть! Конец фразы потонул в новом взрыве восторженного рева: прежде, чем двинуться вперед по проходу, Элистан высоко поднял Молот, показывая его толпе. Танис прижал руку ко лбу… В просторной и обычно прохладной подземной пещере было жарко и душно из за множества набившегося народа, и полуэльф понял, что ему вот вот сделается дурно. Элистан пошел вперед по проходу. Приветствуя его, с тронного возвышения посередине зала поднялся Хорнфел, тан Хайларских гномов. За его спиной виднелись семь резных каменных тронов, все пустые. Хорнфел стоял перед седьмым по счету и самым величественным. Этот трон был предназначен для королей Торбардина. Давным давно опустевший, сегодня он наконец обретет владельца – как только Хорнфел примет Молот Хараса. Возвращение древней реликвии имело для хайларского тана особенный смысл: заполучив бесценный Молот, он сможет объединить и возглавить соперничающие гномские кланы… – Это ведь МЫ сражались за то, чтобы вернуть Молот, – медленно, не сводя глаз с блистающего оружия, проговорил Стурм. – Легендарный Молот Хараса, выковавший когда то Копья, способные поражать драконов… Утраченный сотни лет назад, вновь обретенный – и вновь утраченный! Отдать его гномам?.. Он даже не пытался скрыть отвращения. |
