Еще один памфлет перевернулся и прокатился по столу.
— Здесь говорится о матерях, которым я отрезал груди, чтобы засунуть в эти дыры головы их младенцев. Ты помнишь такое?
— Нет.
— А вот здесь описано, как я отрезал головы боярам и использовал их как горшки, в которых выращивал капусту. Капусту! — зло усмехнулся князь. — Да я всю жизнь терпеть ее не мог!
Он стоял рядом с Ионом и тяжело дышал, потом наклонился к столу и, опираясь на него, направился к своему креслу.
Влад дошел до него, но не сел, а только еще больше склонился, буквально впившись костяшками пальцев в столешницу, потом продолжил тихо, едва слышно:
— Я знаю, что делал много таких вещей, которые вызывали протест, с которыми люди не соглашались. Мне известно, что многие вещи, куда похуже, были совершены от моего имени. На самом деле я лишь ослабил повод и позволил зверю разгуляться на воле.
— Зверю?..
— «Кто следует за зверем? Кто способен противостоять ему?» Помнишь? — Дракула вперил взгляд в Иона. — Это Апокалипсис. Я постоянно перечитываю его. В нем говорится, что стоит только дать дьяволу свободу, как тысячи людей сразу же последуют за ним, будут подражать ему, стараться превзойти. Да, стать страшнее дьявола или… сына Дьявола. — Он указал на себя. — Все, кто проклинал меня при помощи этих паршивых бумажек, преследуя собственные цели, так же как и я, прекрасно знают правду. Она состоит в том, что, как только знамя Крестового похода поднимется над толпой, зверь немедленно прибежит и спрячется в его сени. Тогда каждый сможет делать то, что делал я, то есть такие вещи, которые прежде вызывали протест и осуждение.
Пленник короля Корвина горько и грубовато рассмеялся.
— Я превратился в страшную сказку, которой жирные обыватели забавляют себя за ужином и пугают ею своих детей, когда они балуются и отказываются идти спать. — Влад взял кубок, отпил вина и поставил посудину на стол. — Все, что я делал, все те меры, которые я предпринял ради свободы Валахии, привели к этому. — Он ткнул пальцем в памфлет. — Из меня сделали пугало, кровавое чудовище.
Князь сел, неотрывно глядя перед собой.
Ион внимательно смотрел на него и чувствовал смущение. Перед ним был не тот человек, которого он помнил, и даже не тот, которого ненавидел. Несмотря на миллионы грехов, совершенных им, Дракула никогда не оправдывал ничего из того, что делал сам, и не обвинял других людей, действовавших от его имени. А этот седовласый размазня, обиженный на весь мир, не удосужился понять его.
Тремблак искал слова, хотел сказать что-то такое, что спровоцировало бы его собеседника, показало бы, остался ли в том стержень истинного Дракулы, хотя бы глубоко внутри.
Но Влад опередил его и заговорил снова:
— Теперь ко мне прислали тебя, чтобы ты умолял меня о том же, о чем мои кузены Стефан Великий и Матьяш по прозвищу Ворон уже просили и в чем я отказал им. Надо еще разок спустить чудовище с цепи, освободить его из темницы. — Он взял ложку и начал быстро мешать ею суп. — А для чего? Чтобы они потом написали еще больше сказочек и пугали ими детишек?
Князь поднял голову, оглядел комнату. Его седые брови дрогнули.
— Теперь мои владения здесь. Это все, что мне нужно. Я читаю, думаю, наблюдаю за тем, как растут мои сыновья. У меня пять слуг, две лошади и один прекрасный охотничий ястреб, который наловил нам дичи для сегодняшнего ужина. Все необходимое у меня под рукой, рядом. Я могу распоряжаться всем этим. |