Неожиданно для самой себя Мерси обнаружила, что пытается представить, как выглядит сейчас тот город, что на поверхности. Она думала о гниющих мертвецах, которые, как ее предупредили, бродят по улицам: наверное, они очень похожи на зараженных мексиканцев, едва не погубивших два поезда на перевале Юты. И когда уже казалось, что она ничему не удивится, Мерси вдруг сообразила, что все мужчины, попадавшиеся им на пути, были китайцами, как Фань, и тоже сбривали волосы ото лба до макушки, завязывая остальные в хвостик или заплетая в косицы. Они разглядывали ее с любопытством, но беззлобно, и не заговаривали с ней, хотя некоторые окликали Люси, обмениваясь с женщиной несколькими быстрыми словами, которых медсестра не понимала.

И вот наконец… Неизбежно…

Они подошли к двери в тот момент, когда из нее вышел пожилой китаец с бесстрастным лицом, явно не обращающий внимания на летящую ему в спину грубую ругань и общую атмосферу раздражения покинутой комнаты.

— Не нужно мне это чертово снадобье! У него вкус дерьма, и я не собираюсь его больше хлебать!

Старик закатил глаза, убедив Мерси в том, что так делают все врачи во всем мире, пользующие брюзгливых пациентов. Китаец что-то бросил Люси, однорукая женщина кивнула и, понизив голос, сказала:

— Не судите его слишком строго и не считайте грубияном. Жизнь его нелегка, и он чуть не погиб, спасая жизни других людей. Вы — единственное, что ему нужно было для счастья. Так что я хочу, чтобы вы знали: я рада, что вы приехали, и даже восхищена вашим поступком. Потому что не каждая дочь способна на такое, и, думаю, это многое говорит о вас. Брайар, дорогая?

— Люси?

— Нам пора удалиться.

Мерси хотела возразить, потребовать, чтобы они сопровождали ее, горько обвинить женщин в том, что они бросают ее в тот момент, когда она нуждается в них больше всего.

Но она ничего такого не сказала.

И они не остались.

Они ушли, эти две женщины, которых Мерси не знала и дня. Одна годилась ей в матери; другая — в старшие сестры или в молодые тетушки. Они — ее единственная связь с верхним миром, ее единственный выход наружу, если она откажется открывать эту скрипучую дверь.

Мерси коснулась ладонью влажных досок. Сделала глубокий вдох, ощутив в воздухе привкус затхлости и — немного — серы. Толкнула дверь, отворив на дюйм, и замерла, собирая силу воли в кулак. Толкнула снова, так, чтобы можно было проскользнуть внутрь.

И шагнула в комнату, всем походящую на гостиничный номер. Лохань у дальней стены; рядом с ней — шкаф с зеркалом. Сами стены в веселую полоску: ярко-красную, почти оранжевую, и темно-синюю, почти фиолетовую. Все это освещено парой газовых ламп, стоящих на приставных столиках по обе стороны кровати.

На кровати полулежал, полусидел, откинувшись на гору подушек, мужчина, судя по виду крайне раздраженный своим положением.

Одну его ногу держало на весу приспособление из деревянных реек и холстины. Торс тоже окружали такие же планки, поддерживая туловище, подобно корсету, и Мерси сразу поняла, что у него было сломано несколько ребер и что грудь его с величайшими предосторожностями тщательно обездвижили, чтобы острые обломки кости не повредили легкие или другие органы. Она охватила все это одним взглядом — и восхитилась, даже одобрила нечто вроде половинки шляпы на его голове, прикрывающей обритую под ноль голову. Конечно, это тоже была повязка, закрывающая какую-то рану на голове.