– А сколько лет было Роде, миссис Паркер? – спросил инспектор, лишь бы что-нибудь сказать. И тут же пожалел об этом, потому что ему пришлось проорать свой вопрос дважды, прежде чем получить ответ, который, в общем-то, был ему неинтересен.

– Ну, двенадцать ей было, когда Джонни родился, значит, когда Лилиана сдала его в приют, шестнадцать исполнилось. В школе она еще училась. Когда ей было четырнадцать, отец захотел, чтобы школу она бросила, в те времена в четырнадцать-то уже можно было и не ходить. Но к ним пришла сама директриса, мисс Фаулер, и упросила Джима позволить Роде продолжить учение, потому что девочка больно смышленая. Ну, тогда он уступил, а вот в колледж ее все равно не отдал, сказал, чтобы шла работать и сама зарабатывала себе на жизнь, старый скряга.

Было душно, миссис Паркер все бубнила и бубнила, так что Вексфорд уже почти перестал прислушиваться к бесконечному повествованию.

– Она начала работать в магазине… но ей-то, Роде, значит, хотелось не этого… запиралась в спальне и читала… французский сама выучила, заметьте… курсы машинисток…

Как же ему узнать этот чертов адрес? Попытаться отследить по биркам на одежде или обуви? Да нет, невозможно. Дребезжащий старческий голос не умолкал.

– Не красавица, конечно… парня не было… Лилиана вечно язвила, мол, когда ж ты жениха заведешь… секретаршей… бедняжка стала одеваться, как сестра, яркая одежда, высокие каблуки и лицо намазанное, как…

Может, обратиться в прессу? Опубликовать фото с подписью «Кто знает эту женщину?» Правда, фотография у них старая.

– У Агнессы приключился рак… к докторам не ходила… операция… слишком поздно… Рода осталась одна со стариком…

Опубликовать фото мертвой женщины ему никто не позволит, впрочем, он и сам на такое не пойдет. Хоть бы эта миссис Паркер договорилась до чего-нибудь путного, но ей, судя по всему, надо было поведать историю еще пары десятилетий.

– И осталась бы, как пить дать… прислуживала бы ему… связанная по рукам и ногам обстоятельствами… получила эти деньги…

– Как вы сказали?

– Хм, похоже, здесь не одна я туга на ухо, молодой человек, – фыркнула миссис Паркер.

– Ох, извините меня, мэм. Повторите, пожалуйста, что вы сказали о деньгах?

– Нужно быть повнимательнее, когда с вами разговаривают, а не витать в облаках. Я же вам говорю: деньги она выиграла в лотерею. Они на работе объединились в этот, как его там? Лотерейный…

– Лотерейный синдикат?

– Да, вроде так. Старый Джим Комфри гоголем тогда ходил. Помнится, говорит моему старшему сыну: «Ну, теперь-то я заживу!» Только ошибся он. Рода собрала свои нехитрые пожитки, да и уехала. А он уже видел себя в новом доме, с машиной и всем таким прочим.

– И сколько же?

– Чего – сколько? Сколько она выиграла? Многие тыщи. Хотя Рода мне не докладывала, а сама я не спрашивала. Как-то вечером приходит она ко мне, я тогда еще жила в конце улицы, приходит, и чемодан в руках. Ей тогда тридцать было, то есть ровно двадцать лет тому назад оно случилось. Мы ведь родились с ней в один день, вы это знали? Аккурат пятого августа, только я на сорок два года раньше. Ну, так вот, приходит Рода ко мне и говорит: «Уезжаю я, тетушка Ви. В Лондон, судьбу свою искать». Оставила мне адрес отеля, попросила забрать из дома ее книжки и отправить туда. Ага, как же! Джим Комфри снес их в сад да скопом и сжег. Словно вчера это было, Рода прямо перед глазами стоит: каблуки высоченные, и ходить-то на них толком не умела, платье все в оборочках, бусы и ногти красные, будто краской какой испачкалась, и…

– А вчера вы ее не видели? – заорал Вексфорд, прервав словоохотливую миссис Паркер.