Конечно, маме нужно спать. Она умирает от рака, ей требуется спокойный отдых, а из-за ужасной собачонки через дорогу, которая тявкала на каждый упавший лист, не уснуть.

— Я нашел могилу, — сказал Гарри. — Там много костей, Декстер. И это кости не только Бадди.

Тут ничего особо не ответишь. Я перебираю сосновые иголки и жду дальше.

— И давно ты этим занимаешься?

Я ищу в темноте лицо Гарри, потом перевожу взгляд на заливчик у пляжа. Там на волнах слегка покачивается наша лодка. Огни Майами едва виднеются справа, мягкий белый ореол. Я не могу понять, куда клонит Гарри и что он хочет услышать. В этом весь мой приемный папа — прямой, как струна, и правда хорошо с ним уживается. Он или всегда все знает, или узнает.

— Полтора года, — отвечаю я. Гарри кивает.

— И почему ты этим занялся?

Отличный вопрос, но, конечно, не по моим четырнадцати годам.

— Я просто… ну, как бы… мне пришлось.

Уже тогда, в том возрасте, я отвечал мягко и уклончиво.

— Ты слышишь голоса? — продолжает допытываться Гарри. — Кто-то или что-то говорит тебе, что делать, и ты это делаешь?

— Ну, — отвечаю я с красноречием четырнадцатилетнего подростка. — Не совсем.

— Расскажи мне.

Луна, большая толстая луна; на нее хочется смотреть и смотреть. Я снова набираю в ладонь сосновых иголок. Лицо мое горит, как будто папа расспрашивает о моих сексуальных снах. Что по-своему…

— Я, ну… вроде… понимаешь… Как будто что-то чувствую, — говорю я. — Внутри. Что-то наблюдает за мной. Или, может быть… смеется? Не то чтобы голос, а как…

Снова красноречивое пожатие плечами. Однако Гарри улавливает в этом какой-то смысл.

— И это нечто заставляет тебя убивать?

Высоко в небе слышится звук реактивного самолета.

— Не то чтобы заставляет. Просто делает так, что это начинает казаться неплохой мыслью.

— А тебе никогда не хотелось убить что-то большое? Больше, чем собака.

Я пытаюсь ответить, но в горле встает комок. Я прокашливаюсь и отвечаю: — Да.

— Человека?

— Никого особо, пап. Просто… Я снова пожимаю плечами.

— И почему ты еще этого не сделал?

— Ну… я подумал, что вам это не понравится. Тебе и маме.

— Именно это останавливает тебя?

— Я, ну… я не хочу, чтобы ты, ну… злился на меня. Это… Ты понимаешь. Не хочу расстраивать тебя.

Украдкой бросаю взгляд на Гарри. Не мигая он смотрит на меня.

— Мы затем пошли в поход, пап? Чтобы поговорить об этом?

— Да, — отвечает Гарри. — Надо же разобраться с тобой. Разобраться, точно; именно так Гарри представляет себе жизнь — отглаженная рубашка и надраенные туфли. И уже тогда я знал: жажда убивать рано или поздно приведет к тому, что нужно будет разбираться.

— Как? — спрашиваю я, а он смотрит на меня долгим и тяжелым взглядом, а потом кивает, поняв, что я с ним, шаг в шаг.

— Молодец, — говорит он. — Теперь слушай. Несмотря на это «теперь слушай», проходит довольно много времени, пока Гарри не начинает говорить вновь. Я смотрю на огни проплывающего ярдах в двухстах от нашего маленького пляжа катера. Звук мотора заглушается ревом радио, настроенного на кубинскую музыкальную станцию.

— Теперь слушай, — повторяет Гарри, и я смотрю на него.

Но он смотрит в сторону, поверх умирающего огня, куда-то далеко… в будущее, что ли?

— Такие дела, — говорит он, и я внимательно слушаю.