Держа щит перед собой как большое блюдо, на котором между двух аквилонских львов огромной багряной каплей сверкало Сердце Аримана, Конан поднял взгляд на свою королеву, и в его синих глазах мелькнуло удивление, смешанное с восхищением и любовью. Король коснулся талисмана, и в глубине его вспыхнул холодный огонь. Кровавый луч потянулся к югу и пал на офирский рубеж, суля разор и поругание врагам аквилонцев. Войско взревело тысячами луженых глоток, ударили мечи по щитам, взвились боевые стяги, и армия Конана Великого двинулась на Ианту.

В тот день произошло первое сражение, и семилетний Конн принял в нем участие: он метнул копье, которое, пролетев расстояние в пятнадцать локтей, вонзилось в землю. Потом Эвкад увел принца под прикрытие сотни Черных Драконов. Сидя на коне рядом с матерью, Конн наблюдал с холма, как аквилонские войска ломят сопротивление офирцев. Он жаждал быть там, среди битвы, но Зенобия придерживала повод его коня, ласково улыбалась и говорила, склонясь к плечу сына, что впереди у него много сражений, сулящих славу, — он слушал и сжимал слабой еще рукой эфес меча…

Ему было десять лет, когда маги Белой Руки похитили его на охоте и увезли в мрачную Халогу. Отец, презрев опасности, в одиночку пустился в погоню и вызволил сына. Потом он двинул на Гиперборею войска, уничтожил колдовской орден и подчинил северную державу. К тому времени Офир, Коф, Аргос и Зингара уже признали власть Аквилонии. Спустя еще пять лет Великий Киммериец обрушился на Стигию, разбил ее войска, рассеял и перебил жрецов Змея Вечной Ночи. Конн сражался бок о бок с отцом, выказывая немалое мужество и, что было для короля более важным, полководческий дар — во главе отборных отрядов он первым ворвался за стены Луксура и возложил щит и меч на Трон Слоновой Кости.

Все сбылось, как задумал Конан Великий. Огромная Империя охватила почти все хайборийские земли: иные страны признали свою полную зависимость от Аквилонии, другие исправно платили дань. Сын киммерийского кузнеца, родившийся на бранном поле и бежавший из родных мест пятнадцати зим от роду, прошел путь, предначертанный богами, и поднялся на высшую ступень земной иерархии. Имя его гремело от Пустошей Пиктов до моря Вилайет и далее — до самого Восточного океана.

И лишь немногие знали, что прежде, чем задушить Нумедидеса на ступенях его собственного трона и воссесть на престол сильнейшей хайборийской державы, Конан-киммериец оставил свой след во многих землях: был вором и грабителем в Заморе, наемником в Зингаре, Туране, Немедии и Офире, следопытом в Боссонских топях, вождем запорожских мунган и свирепых афгулов, пиратом Амрой, чье имя наводило ужас на жителей побережья Западного океана, контрабандистом, возившим тайные грузы по морю Вилайет… Где и в качестве кого подвизался он еще, Конан, пожалуй, и сам затруднился бы вспомнить.

Скальды воспевали деяния Великого Киммерийца, но в их балладах он всегда был окружен романтическим ореолом чудесных подвигов, блистая броней и оружием под грохот битвы и приветственные крики сподвижников. Те же, кто дерзал распевать куплеты, порочившие королевское достоинство, лишались голов и иных частей тела под покровом ночи либо просто навсегда исчезали, не оставив о себе даже памяти среди родственников. Хотя сам король — варвар (и Конн знал сие доподлинно) не имел к подобным расправам ни малейшего отношения: в основном старались жрецы и судебные власти, блюдущие чистоту образа Великого Короля во славу и процветание государства Аквилонского.

Конн пригладил волосы и, последний раз бросив взгляд в глубины зеркального щита, отошел к огромному столу в центре залы. Стол был завален пергаментными свитками, книгами в сафьяновых, деревянных и медных обложках, вощеными дощечками, покрытыми мелкими буквами.

Молодой король наугад раскрыл ближайшую книгу, полистал пожелтевшие страницы и прочел: «В сверкающей Ианте, столице древнего Офира, блистал Великий Киммериец в лучах славы по правую руку монарха Офирского Вальдрика, немощного телом.