А рация разрывалась, трещала, пищала. Сквозь хрип слышался голос Фомичева:

– Четвертый, ответь Первому! Немедленно ответь Первому!

Голос командира на мгновение привел «омеговца» в чувство. Он потянулся рукой к рации и уже пальцем хотел нажать кнопку, но Бондарев ударил его по руке, выбивая рацию. Та полетела в снег с крыши вагона. Спецназовец тяжело и медленно рухнул, распластался на крыше вагона. Из горла лилась кровь густым темным потоком.

Николай Раскупляев слышал драку на крыше и решил, что негоже ему отсиживаться в вагоне, следует помочь, ведь двоим всегда проще. Николай зацепился руками за края круглого отверстия, подтянулся и стал выбираться на крышу. Ветер с такой силой ударил в грудь и в лицо, что чуть не сбросил с вагона.

– Ты че? Я же тебе сказал! Осторожнее, мина! – выкрикнул Бондарев.

Певец застыл, прямо у него перед ногами лежала мина, мигая красной лампочкой. Лицо певца стало бледным, щека задергалась.

– Спокойно, – сказал Бондарев.

Он опустился перед «омеговцем», положил три пальца на сонную артерию, покачал головой, подошел к люку.

– Ну что? В любой момент взорваться может. Мина, кстати, не отечественная, а израильская. Интересно, откуда она у них?

– Какая есть. Разбираться мы с ней долго не будем, потому как ни красных, ни синих, ни желтых проводков на ней нет. Экземпляр цельный, не разбирается без специальных инструментов. А взрывная сила у нее такая, что бетонный столб ломает как спичку. С ней мы поступим следующим образом.

Клим отсоединил ее от металла, затем размахнулся и резко бросил в снег, подальше от путей. Певцу даже показалось, что он видит, как пульсирует в воздухе красная точка.

«Почти как окурок», – подумал он.

– А с ним что делать?

– Обыскать следует, оружие изъять и в вагон сбросить, еще понадобится. Вот этим и займемся.

Труп «омеговца» благополучно опустили в люк и уложили на бочки.

– Ну, давай обыскивай, только хорошенько.

Певец мялся. По его лицу Клим догадался, что певец боится покойников и никак не может преодолеть отвращение и страх. Он сам подошел и принялся снимать с убитого «омеговца» бронежилет. Николай Раскупляев скрежетнул зубами и присоединился к Бондареву. Документов не оказалось, лишь на шее был офицерский жетон. Бондарев сорвал его и спрятал в кармане куртки. Тяжелый бронежилет старого образца протянул певцу.

– Надевай, – приказным тоном сказал он.

– Зачем?

– Знаешь, Коля, пуля, она ведь дура и не разбирает порой, куда воткнуться. Так что будет лучше для искусства и для твоих поклонников, если ты сменишь прикид. Свою дубленку можешь натянуть сверху.

Раскупляев помялся, но ослушаться Бондарева не посмел.

– И пистолет себе возьми, только осторожнее с ним. Мы на пороховой бочке, а если подумать, то и еще хуже. Будешь стрелять, целься в голову, потому как они все в бронежилетах.

– Понял, – сказал Раскупляев, выщелкивая из второго пистолета «омеговца» обойму, а затем одним движением загоняя ее в рукоятку пистолета.

– И нож возьми вместе с ремнем.

От холодного оружия певец не отказался.

– Гранаты лучше оставить. А теперь пошли, холодно здесь чертовски.

Обыск и переодевание времени отняли немного.

Майор Фомичев в кабине тепловоза тряс свою рацию и кричал в нее злым, срывающимся голосом:

– Четвертый! Четвертый, твою мать! Ответь ты мне, в конце концов!

Но Четвертый ответить не мог, он лежал на бочках, широко раскинув руки, кровь из горла, простреленного Бондаревым, уже не текла.