— Да ну? И что же?

Не могу вообразить, что могло бы связывать меня и Имоджен.

Девушка подходит ближе.

— И ты, и я, — она тычет пальцем в пространство между нами, — мы обе ненормальные.

Сглатываю ком в горле. Имоджен делает еще один шаг вперед, ее палец упирается мне в грудь. Кора дерева царапает спину. Я не в силах пошевелиться. Имоджен повышает голос, теряя над собой контроль:

— Ты решила, что можешь просто заявиться и занять ее место. Спать в ее постели. Носить ее одежду. Но ты — не она. И никогда не станешь ею! — Девушка срывается на крик.

— Имоджен, — шепчу я. — Я никогда…

Она опускает голову, пряча лицо в ладонях, и начинает рыдать, содрогаясь всем телом.

— Я никогда не займу место твоей матери, — тихо заканчиваю я.

Даже в воздухе вокруг разлиты гнев и горечь. Я напрягаюсь, когда порыв ветра ударяет мне прямо в лицо. Вижу, как развеваются крашеные черные волосы Имоджен. Ее кожа не бледная, как обычно, а красная и шершавая.

Тянусь к ней, намереваясь погладить ее по руке, утешить. Имоджен резко отстраняется. Опускает руки, поднимает на меня глаза и вдруг начинает кричать. Ее внезапность и пустой взгляд пугают меня. Я пячусь.

— Мама не смогла этого сделать. Хотела, но просто не смогла. Она стояла, смотрела на меня, плакала, умоляла: «Помоги мне, Имоджен!»

Девушка вся кипит. Слюна брызжет изо рта, скапливается в уголках губ, но Имоджен не вытирает ее. Я в замешательстве склоняю голову. О чем она?

— Она хотела, чтобы ты помогла ей справиться с болью? Чтобы боль ушла?

Имоджен трясет головой и смеется:

— Ты идиотка.

Вытирает слюну, выпрямляется и вызывающе смотрит на меня. Теперь она больше походит на привычную Имоджен, а не на сломленную.

— Нет, — хладнокровно продолжает она. — Мама не хотела, чтобы я помогла ей жить. Она хотела, чтобы я помогла ей умереть.

У меня перехватывает дыхание. Вспоминаю о табурете, который стоял слишком далеко от ног Элис.

— Имоджен, что ты наделала?!

— Ты и понятия не имеешь, — ее тон становится ледяным. — Понятия не имеешь, каково это — слушать, как она рыдает по ночам. Ей было так больно, что она не могла удержаться от криков. Она радовалась, когда приходил новый врач, когда назначали новое лекарство, но каждый раз ее надежды рушились, черт побери! Все было безнадежно. Ей не становилось лучше — и никогда не стало бы. Никто не должен жить в такой жути!

Имоджен со слезами на глазах начинает рассказывать о том дне с самого начала. С утра все было как обычно. Она проснулась и отправилась в школу. Обычно, когда она возвращалась домой, Элис ждала ее у двери, но в тот день матери там не оказалось. Имоджен позвала ее — без ответа. Тогда девушка обошла весь дом, и тут ее внимание привлек свет на чердаке. Там она обнаружила мать на табурете с петлей на шее. Элис простояла так уже несколько часов. Ее колени дрожали от страха и изнеможения — мать тщетно пыталась спрыгнуть с табурета. Она оставила на полу записку, которую Имоджен выучила наизусть.

«Ты не хуже меня знаешь, как тяжело мне пойти на такое. Дело не в тебе, ты не сделала ничего плохого. Это не значит, что я не люблю тебя. Но я не могу и дальше жить двойной жизнью».

Значит, это не любовное послание, а предсмертная записка Элис, которую Имоджен в тот день подняла и сунула в карман своей толстовки. Вначале она попыталась уговорить мать слезть с табурета. Убедить ее жить дальше. Но Элис уже приняла решение — просто не могла сделать последний шаг. «Помоги мне, Имоджен», — умоляла она.

Имоджен смотрит прямо на меня.