Безусловно, проработанность легенды о непорочном зачатии никогда раньше не удивляла меня так, как в тот вечер, особенно потому, что я только что провел Шаббат в Агоре, — мне она показалась какой-то ребяческой и неприемлемой для старых дев. Когда я услышал, что они поют про диснейлендовский Вифлеем, на чьих темных улицах сияет вечный свет, я подумал о Липмане, раздающем листовки на рынке в этом месте и утешающем непокорных врагов-арабов: «Не расставайтесь со своей мечтой, мечтой о Яффо, наступайте, и в один прекрасный день, если у вас хватит духа, даже если я раздам вам сотни таких бумажек, вы когда-нибудь отберете у меня этот город силой».

Когда пришла очередь матери Марии, она поднялась на кафедру и тем простодушным тоном, которым сначала внушают доверие, а затем усыпляют детишек, когда рассказывают им сказку на ночь, очаровательно прочитала отрывки из главы первой Евангелия от Луки, про то, как ангел Гавриил принес благую весть Деве Марии. Ее собственное творчество имело тяготение к более низким, материальным сферам: три ее книги — «Интерьер георгианского особняка», «Георгианский загородный дом» и «Гооргианцы в домашних условиях», — а также многочисленные статьи, опубликованные за долгие годы в журнале «Загородная жизнь», помогли ей завоевать солидную репутацию среди тех, кто серьезно занимался изучением дизайна и обстановки загородных поместий, и ее регулярно приглашали выступать перед многими георгианскими обществами по всей Англии. Женщина, которая, по словам Марии, «безумно серьезно» относилась к своей работе и могла служить «ходячей энциклопедией», мало походила на книжного червя, проводившего все свое время при посещении Лондона в архивах Виктории и Альберта или в Британской библиотеке, — она скорее выглядела как идеальная хозяйка: симпатичная невысокая женщина лет на пятнадцать старше меня, с пухлым круглым лицом, напоминавшим мне фарфоровое блюдо, прекрасными волосами, менявшими оттенок от мышино-белого до белоснежного (хотя особой разницы в этом не было), и прической, которую в течение последних тридцати лет делал ей один и тот же весьма уважаемый старомодный парикмахер.

У миссис Фрешфилд был такой вид, будто она никогда в жизни не ошибалась, — Мария подтверждала, что так оно и было, за исключением одного-единственного случая: самой большой ошибкой за все ее существование было ее замужество; к счастью, она совершила такой досадный промах только один раз, вступив в брак с отцом Марии, но после развода уже никогда больше не отвлекалась от георгианских интерьеров и не томилась душой, поскольку не испытывала неизъяснимой тяги к привлекательным мужчинам.

— Она была королевой шестерки, — объяснила мне Мария, — королевой хоккея и уносила с поля все призы. Он в академическом плане звезд с неба не хватал, зато был великолепным атлетом и обладал необыкновенным обаянием. Черный кельт. Элегантный, — его было видно за милю. Еще до того как он приехал учиться в университет, он был слегка помешан на своей гипнотической силе. Никто не понимал, почему он так популярен. Вместе с ним учились и другие парни, которые хотели стать судьями, или министрами кабинета, или военными, но этот дурачок увлекался только девушками. До него на маму никто не обращал внимания. И после него она не желала терпеть никаких ухаживаний со стороны мужчин. Она сделала все возможное, чтобы мы выросли в реальном мире с надежными ценностями, — она дала нам добротное, солидное, традиционное английское воспитание, и это стало основным смыслом ее жизни.