– Как будто унижение кому-нибудь когда-нибудь воровать мешало, – стояла на своем Ира. – Наоборот, с таким подходом у вас одни шестерки останутся, а такие как раз и смотрят, где что плохо лежит. Лично я и минуты бы не стала с вами работать. Да и не хватит вас на все.

Не получится лично всюду поспеть. Не сумеете. Вон сердце у вас пошаливает, не дай Бог что случится, развалится ж все без надзору.

Ира прекрасно понимала, что перешла все допустимые границы тактичности, но говорила бы еще долго.

Приятно выплеснуть раздражение властью на голову представителя сильных мира сего. И не так чтоб уж очень много этого раздражения в ней накопилось, это скорее инстинкт, простой обывательский инстинкт. Но Аксенов, ни слова не проронивший и не пошевельнувшийся во время ее обличительной речи, так на нее взглянул, что даже в темноте ей мало не показалось. Ленка была права.

– Я похож на человека, который примирится с тем, что чего-то не сумеет? – еле слышно спросил он после тяжеленной паузы.

Ира пригляделась к нему повнимательнее. Резкие, словно вырубленные черты лица – прорезанный двумя продольными морщинами лоб, впалые щеки, глубоко посаженные глаза. В свете луны он похож на бюст самому себе на собственной родине. Только почему-то в данном случае это совсем не смешно.

– Нет, – съежилась и пошла на попятную Ира. – Вы не похожи. Не сердитесь, это я просто злобствую как обыватель. Понятно, что в наше время тащить на себе производство – занятие не из легких. Может, только так сейчас и можно. В конце концов, у вас есть видимый результат, а я в этом ничего не понимаю. Я и в журнале работаю обывательском. Вы – чем на меня, дилетантку, наезжать – дали бы лучше интервью – о доме, о семье.

Это сейчас модно. У нас солидный журнал, тираж под пятьсот тысяч. «В кругу семьи» называется. Хотя вы, конечно, не знаете.

Аксенов ее отступную принял и смягчился:

– Да знаю я ваш журнал. Мама его всю жизнь выписывает. Полчердака завалено – выбросить жалко.

Сколько отец ни убеждает, что опасно макулатуру на чердаке хранить, без толку. Только я для вас персонаж неинтересный. У меня и семьи-то нет.

Вот это уже интереснее! Если она не совсем выжила из ума, то не далее как полчаса назад он говорил о том, что его жена – москвичка. А теперь, что семьи нет.

Умерла? Одинокий папаша – командир производства, самоотверженно воспитывающий сына и дочь, – отличный повод для материала в семейном журнале. Ну ладно, пусть не одинокий. Пусть женат второй раз и новая жена трогательно заботится о детях. Тоже неплохо. Хотя нет, в таком случае он не сказал бы, что нет семьи. В разводе?

Это хуже. Труднее вытянуть что-либо путное. Но тогда он назвал бы жену бывшей… Отчаявшись прийти к подходящему варианту, Ира спросила в лоб:

– Как это нет семьи? Вы же только что говорили про жену.

– Я же не говорю, что не женат, говорю – семьи нет.

Когда в моем возрасте нет детей – значит, и семьи тоже нет. А еще в политику пророчат. Тоже мне – политик!

Ира удивилась:

– А при чем тут это?

– Вы с луны свалились, что ли? Пишете небось в своем журнале о всякой ерунде, а то, что, если так и дальше дело пойдет, через десяток-другой лет и работать некому будет, вас не касается. Вас, наверное, голливудские звезды куда больше беспокоят, а у них с рождаемостью все в порядке. А еще кричат – национальная идея, национальная идея! Вон у нас с Китаем граница – четыре тысячи километров, у них народу – тьма-тьмущая, а у нас можно «ау» кричать. Самые сырьевые районы – Сибирь и Дальний Восток. Я сам пару раз в Китае был, мы им металлопрокат поставляем. Так просто глазам своим не поверил – мы думаем, что там народ на рисовых полях палками копошится, а они уже не на рисовых делянках, а в Интернете сидят.