Мне, например, непонятно, почему я родилась? Почему? Откуда взялась?

Я об этом раньше не думала, но Трофим дня три назад мне приснился и как-то вывел меня на эту мысль. Злость меня берет невероятная, так и трясет… Меня не спросили… А хочу, чтобы меня обо всем спрашивали: согласна я или нет.

Это девок нашего шефа ни о чем не спрашивают…

В шефе тайна какая-то лежит: боюсь я его и тянет к нему.

А шутов вокруг него, шутов…

Но с шефом у меня все в порядке — сам мне сказал: «За себя не беспокойся»…

…Но теперь появилась она, царевна, художница… Ее не задушишь: сам не велел. Вникну.

На этом обрывалась запись, скорее «исповедь», чем дневник. Алёне все стало и темно и ясно про эту Наденьку. Но мелькнула мысль: «А что, если она — мой черный двойник?» Даже затылок заболел.

Она встала и осторожно вышла в коридор. Рядом — туалет и ванная, весьма скромные. Но Алёна и помыслить боялась зайти в ванную.

Быстро вернулась и опять пробежала по страницам «дневника». «Теперь остается одно — жить» — решила она.

глава 17

Наутро завтрак ей подали в постель. «Сам наш любимый шеф распорядился», — сказала ей девушка. Она и внесла поднос с кофе, булочками и пирожными. Тут же появилась Наденька.

— Я с вами кофейку попью, — улыбаясь, проговорила она, садясь на кровать.

В руке она держала изящную чашечку.

— Как вам дневничок? — вкрадчиво спросила она.

Алёнушка вздохнула.

— Вы — мой черный двойник, — выпалила она.

Наденька даже взвизгнула от радости. Кофе расплескался на кровать.

— А знаете, я вас за это могу укусить, — вымолвила Заблудова, внутренне затаясь.

Алёна хихикнула: она решила, что Лохматов не допустит. Заблудова уловила ее мысль:

— Если бы не шеф… Но все равно когда-нибудь я вас укушу… Хоть на том свете.

— И не вздумайте напустить на меня вашу обаятельную злобу. Я защищена. К вам же и вернется, — решительно высказалась Алёна.

— Да не бойтесь вы. Моя злоба — это моя любовь. Тем более вы мой белый двойник. Негоже приносить вам вред.

Наденька встала и сладко потянулась своим змеевидным телом. Чашка ее, между прочим, упала и разбилась, что осталось без внимания.

— Кушайте на здоровье, Алёнушка, кушайте на здоровье, — пропела она и скрылась.

Алёнушке стало не по себе. «Если жизнь непредсказуема, то Лохматов — тем более», — подумала она.

Позавтракав, она не знала, что делать дальше. Дел не было, одни мысли. Она осторожно вышла в коридор, но решать, каким непредсказуемым путем идти, ей не пришлось. Легкая, как призрак, девушка, подхватила ее и повела в роскошный зал. Правда, роскошь была на редкость угрюма. Преобладал черный цвет, а запертые бесконечные шкафы вызывали подозрение. «В таком шкафу запирают навсегда», — подумала Алёна.

Посередине — круглый стол. Шеф сидел и хлебал водку. Ничего иного он на завтрак не признавал. Одет был небрежно, но подчеркнуто. Алёнушка присела чуть вдалеке.

— Как спалось? — спросил Трофим Борисыч. — Рисовала что-нибудь в уме?

Это «ты» вызвало у Алёны жуткое ощущение. Ей показалось, что этим Трофим слишком приближает ее к себе. И близкое дыхание чудовищности объяло ее, проникло до дрожи в кровь. Она почувствовала, что прояви Лохматов в этот миг желание, она бы уступила, не смогла противостоять.