Казимир Маркович чуть покраснел:

— Сравнение с бесом неуместно, Трофим Борисович. При всем уважении к вам и зная, как вежливы к вам звезды, все-таки вынужден вам по этому единственному пункту возразить. А в остальном — не жалуюсь, платят хорошо, а мы только крупными делами занимаемся.

— Братки в нем души не чают, — раздался свиреповатый голос с другого конца стола, — но если раз ошибется кардинально — прирежут.

— Мысли не допускаю, — вежливо ответил астролог и сел.

Алёна между тем села на свободное место за столом около совершенно полудикого человека. Впрочем, ощущение сумасшедшего дома почему-то исчезло. Взгляд Лохматова, направленный то на одного гостя, то на другого, был до неописуемости мрачен, что означало высшую точку веселья.

Он ткнул пальцем в сторону довольно смешливого человека, стройного, молодого, но одетого почему-то в почти шутовской наряд. На голове у него красовался колпак.

— Представься, Удод, — вкрадчиво произнес Лохматов. Гость замешкался.

— Удодов я, — выдавил он из себя.

— Не скромничай, Гарик, — поправил его Лохматов. — Встань. Вот так. Он, Алёнушка, — просто киллер, профессионал высшего класса. А в миру работает клоуном в цирке. Любит он это дело.

Алёна охнула, стараясь не подать виду.

— Не думай, Алёна, что он мрачен, — продолжал Лохматов, пока Удодов кланялся Алёнушке, — наоборот. Он очень смешлив. И вообще считает, что смерть — это всего лишь шутка, а не какое-то большое событие в нашей личной жизни.

Удодов прямо-таки расплылся в блаженной улыбке.

— Если б я считал, что смерть большое событие, то я бы никого не мочил, даже за крупные деньги. Как можно!? — возмущенно прикрикнул он на себя, вознося руки к потолочным небесам. — А шутка — другое дело. Пошутить всегда полезно. Не на ученом совете живем.

— Садись. Молодец, — оборвал Лохматов, и взгляд его слегка повеселел. — Теперь у нас Ларион.

Встал мужчина средних лет, но очень нежного телосложения, с голубыми, но совершенно безразличными глазами и чуть ли не девичьим румянцем на щечках.

— Хаденов, — представился Ларион, и, не давая Лохматову возможности объяснить кто он такой, сам затараторил: — Работаю на серьезных людей. Разные замысловатые поручения, требующие порой душевной тонкости. И всегда на стороне угнетенных. Приведу пример. Недавно в одном приличном дачном поселке под Москвой, — не буду оглашать название, хотя все здесь свои, но я осторожен, до предела осторожен, — и Хаденов даже изогнул свою спинку. — Так вот в этом дачном поселке, Алёна, крупные боссы, буржуи, одним словом, решили расшириться за счет участков обездоленных и опущенных людей. Конечно, долларов сто-триста за участочек предлагали, а что? Я считаю, для них справедливо — для них и сто долларов невесть какие огромные деньги. Но в противном случае, если не соглашались, обещали сжечь. Иные от страха соглашались. Я в этой работе участвовал по линии уговоров. Да нашлась старушка, упертая, хоть и одинокая. Шеф разозлился, он был на тело жирный, но вспыльчивый, и велел сжечь. И старушка меня умоляла — сжигать будете, предупредите меня, я тогда из домика выскочу. И пошел ей навстречу. Дом сожгли, старушка жива, да еще сто долларов получила. Шеф расширился… Лохматое веселел, Хаденов испугался и сел.

— Я теперь к этой старушке чай пить хожу. Очень занятная, — хихикнул он. — Поселили в коммуналке, правда, сам черт не разберет где. Я устроил. Шеф такими вещами не занимается, — и Хаденов умилился.