| Все это время Маленков судорожно дышал, не смея опустить глаза. — Товарищ Сталин, по расчетам ученых..., — начал он, одновременно пытаясь ослабить тугой узел галстука. — Урожайность зерновых культур может составить около 300 400 центнеров с гектара... Сталин резко отвернулся от карты и подошел к небольшому столику, на котором лежали его записи. Отодвинув в сторону несколько пожелтевших папок он вытащил на свет лист, текст на котором был полон пометок синим карандашом. — Значит, вы товарищ Маленков утверждаете, что ЗАТО Казахстана смогут дать около 400 центнеров зерна с гектара? — характерный акцент вновь ярко прорезался в его речи. — Такие заявления некоторые товарищи назвали бы очковтирательством или даже откровенно лживыми! — произносил это все он неторопливо, словно тщательно обдумывал. — 400 центнеров с гектара! А знаете, товарищ Маленков, какова была средняя урожайность зерновых в Советском Союзе в 1940 г.? — Маленков дернулся было рукой во внутренний карман, но рука не дойдя до него обессиленно упала. — Я зачитаю вам... Вот! Около 10 центнеров с одного гектара собирали советские колхозники в 1940 г. 10 центнеров! Не 100, 50 и даже не 30 центнеров, а 10... В течение следующих нескольких минут Маленков услышал слова, которые могли означать что угодно и отсроченный приговор, и еще один шанс... — Идите товарищ Маленков. У вас есть время доказать нам свою правоту, — слова падали словно камни. — Идите, — вновь повторил Сталин, заметив, что Маленков продолжает стоять у стола. Скованной походкой тот подошел к двери и вышел из кабинета. — Зачем ты его так Коба? — Сталин удивленно посмотрел на собеседника, которого вряд ли кто мог заподозрить в излишней мягкости к оппонентам. — Ты же тоже видел, что принес Смирнов... После этого, мне кажется, вырастить такой урожай будет детской шалостью. Оба на несколько минут замолчали, вспоминая недавние события... Бледное бесстрастное лицо капитана с широко раскрытыми глазами, которые с удивлением смотрели на толчками вытекающую из раны кровь... Застывшая с вытянутыми руками фигура начальника охраны, продолжавшего из пистолета целиться куда-то в центр кабинета... Медленно затягивающиеся края входного отверстия, конвульсии капитана с выходящей из рта пеной и, наконец, крошечная тупоносная пуля, вылезающая из тела.... — Надо, Лавр, надо, — наконец, произнес Сталин. — Мы слишком рано расслабились. Немца едва отбросили от Москвы, а уже такие речи... Слышал, о чем эти сегодня говорили? — Берия после небольшой заминки кивнул головой. — Им бы только шашкой махать! Если бы не Шапошников эти конники наворотили тут дел... И таких много, Лавр! Не десять, де сто и даже не тысяча! Их много! Нарком, сохраняя каменное выражение лица, смотрел и на Сталина, которого уже давно не видел таким... Трубка вынута, немного сгорбленная фигура, крупные морщины прорезали лоб. Как же он постарел! — потрясенно думал Берия, прилагая жуткие усилия, чтобы его мысли не отразились на лице. — Вот тебе и стальной человек!. — Ладно, Лавр, поскулили немного и хватит! — вдруг, Верховный встрепенулся и отошел от окна. — Нам с тобой еще многое надо обсудить! Вот посмотри, что мне пришло на почту! — на стол упал крупный конверт из плотной бумаги. — Завалов объявился. Да, да, тот самый! Этот... в Ленинград сбежал... Пишет, что не мог оставаться в стороне! Вот ведь...! — Берия быстро пробегал глазами листок за листком, откладывая прочитанное в сторону. — За ни уже вылетели. Прочитал? Понимаешь о чем он говорит? Длинные вереницы слов, которые изредка перемешивались какими-то специфически терминами, через какое-то время начали сливаться в единую синею цепь. Это ощущение еще более усиливалось из-за крайне странного почерка начало некоторых листков было написано крупным четким почерком с ярко выраженным наклоном налево, середина или конец других, наоборот, превращалось, в практически не читаемый ребус. |
