— Я хочу остаться поговорить с ним сейчас, — настаивала Гермиона.

— Мы говорили об увлечениях, — сказал маркиз. — Ваша сестра сообщила мне, что любит рисовать и хочет быть модельером.

— Скорее ей удастся перепрыгнуть через луну.

— Мама говорила, что у каждого должно быть любимое занятие, — с вызовом повторила Гермиона. — А чем увлекаетесь вы, милорд?

— Я вполне согласен со словами вашей матушки. У меня тоже есть увлечение, доставляющее мне огромное удовольствие. Интересно, удастся ли вам угадать, что это?

— Это имеет какое-то отношение к лошадям?

— Нет. — Маркиз с удивлением посмотрел на Ровену.

— Что бы это ни было, — сказала она, — уверена: это что-то очень дорогое и очень личное.

— Не такое уж дорогое, — ответил маркиз. — Но действительно личное, и я очень увлечен этим.

— Что же это? — не вытерпела Гермиона. — Скажите нам, милорд.

— Генеалогия, — ответил маркиз.

Гермиона явно не знала этого слова, и маркиз с вызовом взглянул на Ровену, словно ожидая, что она начнет объяснять его смысл.

— Кажется, — медленно произнесла Ровена, — это имеет отношение к предкам.

— Правильно, — кивнул маркиз. — Это история происхождения семьи.

— Значит, вы составляете свое родословное древо? — спросила Гермиона. — В одной из моих книг по истории на картинке изображено такое. Там столько разветвлений, что я с трудом разобралась в них.

— Девушки редко интересуются историей, — удивился маркиз. — Кстати, мое родословное древо уходит корнями во времена до Вильгельма Завоевателя, и на нем можно увидеть по меньшей мере четырех королей.

— Какое интересное увлечение, — восторженно воскликнула Гермиона.

Ровена молчала, а маркиз сказал вдруг, глядя на ее нежный профиль:

— Не сомневаюсь, что вы с вашим практическим складом ума, Ровена, считаете мое увлечение пустой тратой времени.

— Думаю, милорд, у вас его достаточно, чтобы тратить подобным образом, — парировала Ровена. — Но мы в этом доме больше заботимся о живых людях, чем о давно ушедших.

— Именно этих слов я и ожидал от вас, — сказал маркиз, и Ровена тут же разозлилась на себя за то, что не потрудилась придумать что-нибудь пооригинальнее.

Она не понимала — почему, но как только маркизу становилось лучше, между ними снова начиналась словесная дуэль. Иногда это было забавно, но последнее время все чаще приводило ее в смущение.

В маркизе было нечто такое, что все время вызывало в Ровене желание спорить с ним по малейшему поводу.

Сколько ни убеждала себя Ровена, что нельзя относиться подобным образом к пациенту, как только маркиз переставал испытывать боль, ее начинало раздражать чувство превосходства над окружающими, с которым он держался.

Маркиз был чересчур самоуверен, он выглядел слишком властным и требовательным, и Ровене пришлось смириться с тем, что ему удалось стать центром внимания всей семьи.

Когда они собирались вместе, Гермиона, Марк и Лотти не могли говорить ни о чем, кроме маркиза. К тому же Ровена была уверена, что Гермиона не только постоянно думает о нем, но и грезит красивым, благородным джентльменом во сне.

Марк проводил на занятиях почти весь день, и, едва вернувшись домой, он тут же забрасывал сестер вопросами, часто самыми неожиданными, по поводу их знатного пациента.

Если в конюшне в это время стоял один из коней маркиза, Марк тут же бросал книги и торопился туда.