— Пираку, — прошептал Перкар.

— Да, вы так это называете. И он умер быстро, без мучений, но как подобает воину. Он любил вас всех и был готов отдать за вас жизнь. — Ю-Хан смущенно потупился. — Как и я. Я только прошу вас: не забывайте, где он умер, иногда оказывайте почести его духу.

— Не думаю, что нам легко будет забыть Эриквер, — ответил ему Нгангата. — И я уверен: твой дядя скоро оденется в новые одежды, тело жеребца или сокола.

— Может быть. А может быть, он отправится кочевать по равнинам страны духов со своим старым конем, Огненным Копытом. Где бы он ни был, я уверен, он останется таким же, как был: шумным, неугомонным стариком.

— Наверняка.

— Что бы ни случилось, мы будем его помнить, — пообещал Перкар. — И я пошлю ему вдоволь воти и пива, где бы он теперь ни обитал, — как только мы доберемся до дому и у меня будет что послать. Надеюсь, ты присоединишься ко мне: мы поднимем кубки за Братца Коня.

— Думаю, мне лучше возвращаться берегом реки, — покачал головой Ю-Хан. — Это и быстрее, и легче, чем снова пересекать горы. Да и Изменчивый теперь… дружелюбнее.

— Когда ты отправляешься?

— Пожалуй, утром.

— Это будет долгое и одинокое путешествие, — сказал Нгангата.

Ю-Хан пожал плечами:

— Я буду не один. Со мной ведь мой родич. — Он кивнул на своего коня, Хууена.

— Конечно. Но нам будет тебя не хватать, — сказал Перкар.

— Как и мне — вас.

Они еще долго говорили о всяких мелочах, глядя, как красноглазая богиня огня танцует среди углей, потом заснули, и хотя Нгангата вызвался нести дозор, даже он к утру с наслаждением похрапывал.

ЭПИЛОГ

РАЗНОЦВЕТНАЯ ВЕСНА

Теплый дух черного воти — восхитительный запах — коснулся ноздрей Перкара. Воспоминание о вкусе напитка могучей силой перенесло его на годы назад, когда он впервые глотнул теплого темного воти, и на мгновение он заново ощутил все то, что испытывал тогда: гордость, радость, любовь и превыше всего — надежду: радостное чувство, что жизнь его только начинается, что великие свершения ждут в раскинувшемся перед ним мире. Неужели солнечный свет мог быть таким золотым, таким ничем не омраченным?

Это было лишь пять лет назад. Сейчас наступила пятая годовщина обряда посвящения его в мужчины, дня, когда отец так нещадно избил его при всех, когда он получил свой первый меч.

— Пей, сын, — поторопил Перкара отец. — Ты дома уже больше года: прошло достаточно времени. Забудь о своем трауре и пей.

Но все же Перкар колебался. Запах был таким соблазнительным… Что сказал он Караку много месяцев назад? «Ты превратил меня в призрак, способный наслаждаться лишь запахом, но который никогда уже не ощутит вкуса…»

Что-то вроде этого. Перкар скупо улыбнулся и поднял чашу, приветствуя отца. Он никогда раньше не думал о Шири как о старике, но сейчас отец показался ему старым. За те два года, что Перкар отсутствовал, тот состарился лет на десять. Волосы его наполовину поседели, глаза окружили морщины печали и страданий.

— За твое Пираку, отец, — сказал Перкар и отхлебнул из маленькой чаши. Напиток, казалось, ударил ему в голову, наполнив ее сладким дымом; потом Перкар с удовольствием почувствовал, как воти пламенной струей наполняет его живот.

— За твое Пираку, сын, — ответил отец и осушил свою чашу.