II критерий – мотивационная разница. В истинной духовной традиции не может быть такой мотивации, как самосовершенствование, и всякий материал, в котором самосовершенствование выступает в качестве ведущей идеи, есть, в лучшем случае, продукт какой-либо духовной традиции.

III критерий – наше абсолютное незнание того, в какой форме может выступить живой носитель традиции. Отсюда попытка искать канонический образ, абстрактный образ и, самое страшное, – бестелесный образ. Для нас это самое страшное. Для индуса, йога искать внетелесного гуру логично, он с телесными общался очень много. Его внетелесный гуру – это или идея, или абсолютно конкретное существо. Если вам повезет и вы прочитаете подробное описание визуализаций этого самого гуру, то вы увидите такое огромное количество всевозможных конкретностей, что только для разучивания того, что должно увидеть, нужно несколько лет. Это движется, это живое, а чтобы вызвать "глюк", ничего знать не нужно, "глюк" – он и есть "глюк".

Следующий аспект – отношения между духовным сообществом и Великим Средним. В этих отношениях есть много разных ступеней, переходов и, естественно, нет жесткой границы – вот духовное сообщество, а вот все остальное человечество. Представлять себе это так – значит поставить мысленный эксперимент, который проделал Гессе в своей книге "Игра в бисер". Где "духовная провинция" резко ограничена, где все формализовано. Нет. Духовное сообщество построено прежде всего по принципу так называемого "незримого колледжа", если пользоваться нашими европейскими определениями. Принадлежность к духовному сообществу не есть принадлежность социализированная, это не обязательно монастырь, это не обязательно какая-то одежда или значок. Это другая жизнь. Прежде всего это другая жизнь, по другим принципам построенная жизнь. И, естественно, чтобы жить этой жизнью, нужно быть другим. Поэтому градации вхождения в эту другую жизнь – разные. В чем принципиальное, основное отличие между жизнью в Великом Среднем и в духовном сообществе? Как ни странно, последняя выглядит беднее. (Эта бедность, кстати, и дает почву для абстрагирования). Чем она беднее? Прежде всего тем, что в ней отсутствуют захват или экспансия. Сценарий жизни в духовном сообществе не включает в себя захват территории. По существу своему, но не обязательно в материальном смысле, духовная жизнь беднее, т.е. она менее разнообразна в своих вариантах. Почему? Потому что в первой части сценария жизни в духовном сообществе полагается целевое бытие. Люди, живущие целевым бытием, одержимые, целеустремленные, но не фанатики. Хотя провести эту грань бывает очень трудно – был Циолковский фанатиком или нет? Это сложно. Различить удается обычно по результам. Произвел какуюлибо продукцию – значит, не фанатик, а целеустремленный. Ничего не произвел, а просто шизанулся, впал в паранойю – фанатик. Не случайно люди, живущие в Великом Среднем по принципам целевого бытия, вызывают особое чувство: с одной стороны, ими восхищаются, с другой – они вызывают реакцию избегания. Вот мой любимый пример: студент-выпускник, будущий скульптор, на вопрос: "Хочешь ли быть таким скульптором, как Микеланджело?" – не задумываясь, ответил: "Да", а на предложение: "Ну, живи тогда, как он", – ни секунды не задумываясь, сказал: "Нет! Что,я сумасшедший, что ли?!". Мы принимаем их продукцию, но не образ их жизни.

В духовном сообществе целевое бытие полагается изначально, а целевое бытие – бедное бытие. Богатым, в смысле многообразным, оно становится постепенно, достижение высшей точки возможного для целевого бытия богатства означает, что наступило время от него отказываться. Наступает время следующего этапа, следующей большой главы сценария жизни в духовном сообществе – время целокупного бытия.