Но люди не машины, Лу. Даже если бы Ральф и приготовил все колбы, он вдруг мог потом заготовить еще одну, по каким-то причинам, о которых мы понятия не имели, или вообще без всяких причин. Возможно, он одну из колб разбил, или как-то испортил, или, может быть, вдруг заметил, что по ошибке приготовил не десять, а только девять колб, или… мало ли что еще. Тогда он мог взять еще одну колбу и как раз в нее, именно в нее одну случайно засыпать цианид.
Брейд устало кивнул:
— Может быть и мог бы. Все это сослагательное наклонение. At hoc. Если мы перестанем придумывать всякие «возможно» и «может быть» и пойдем по линии наибольшей вероятности, она приведет нас к убийству.
— Лу, ты не должен в это ввязываться. — Она говорила тихо и твердо. — Пусть это даже убийство, мне нет до него дела. Я не хочу никаких скандальных историй. Ты не должен рисковать своим назначением. Понятно?
Вдруг зазвонил телефон; он стоял рядом с Дорис, и она сняла трубку. Глядя на Брейда, она прикрыла трубку рукой:
— Профессор Литлби.
— В чем дело? — шепнул он удивленно.
Она покачала головой и приложила палец к губам: осторожнее! Брейд взял трубку:
— Хэлло, профессор Литлби!
Голос собеседника, как всегда, вызвал в памяти его лицо, и оно возникло перед глазами Брейда во всех подробностях: широкая красная физиономия, особенно красная по контрасту с белоснежными волосами на макушке; толстые, дряблые щеки; нос и подбородок словно две одинаковые луковицы (как будто созидающий ангел, не желая терять времени, отлил их из одной формы), и фарфорово-голубые глаза в белой бахроме ресниц.
— Хэлло, Брейд! — начал декан. — Ужасная история. Мне только что сказали.
— Да, сэр. Крайне неприятно.
— Я мало что знаю об этом молодом человеке. Помнится, его не сразу допустили к работе над диссертацией — были какие-то возражения. Конечно, это к делу не относится, но все-таки характер много значит. Я неоднократно замечал, что тенденция к несчастным случаям в лаборатории всегда обусловлена появлением неуравновешенных особ. Однако пусть психиатры подыскивают этому затейливые объяснения, а мы удовольствуемся наблюдением фактов. Гм… Не заглянете ли вы ко мне завтра утром, до занятий?
— Конечно, сэр. Нельзя ли узнать, по какому поводу?
— Да просто некоторые соображения, возникшие в этой связи. Ведь лекции у вас начинаются в девять?
— Да, сэр.
— Тогда зайдите ко мне, скажем, в половине девятого. Ну, бодритесь, Брейд. Ужасно! Ужасно!
Не договорив третьего «ужасно», декан повесил трубку.
— Он хочет тебя видеть? — тотчас же спросила Дорис. — Зачем?
— Не стал объяснять.
Брейд взял уже пустой стакан, и ему захотелось наполнить его снова. Однако он просто сказал:
— Пожалуй, нам стоит поесть. Или ты уже ела?
— Нет, — отрывисто ответила Дорис.
За столом они молча занялись салатом, и Брейд был благодарен наступившей тишине.
Но Дорис не выдержала:
— Лу, я хочу, чтобы ты меня понял.
— Да, дорогая?
— Я не собираюсь больше ждать. Ты должен в этом же году получить постоянную должность. Если ты начнешь сам себе вредить, тогда конец. Лу, я долго ждала, каждый июнь мне приходилось сидеть и ждать, получишь ли ты снова эту маленькую карточку, утверждающую тебя еще на один год в должности помощника профессора. Больше я ждать не буду ни одного года.
— Но ведь ты не думаешь, что они не возобновят договора?
— Я вообще не хочу об этом думать, не хочу взвешивать все за и против — я хочу ясности. |