А если кто-то станет упорствовать, то обиды от ежедневных мелких придирок будут скапливаться, пока не вырастут в гору и необходимость расстаться с должностью, пусть даже постоянной, станет неизбежной и неотвратимой. Но Дорис понимала только, что сейчас, при настоящем положении вещей, они могут потерять все, даже маленькую белую карточку. Для увольнения с временной должности не требуется ни каких-либо причин, ни решения совета.
Это была болезнь, порожденная кризисом, — Дорис нуждалась в уверенности.
Брейд угрюмо подумал, что сам нуждается в том же. Он подъехал к факультетской стоянке машин и занял свободное место. Занял то, что ему полагалось. Заповедные места у каменной стены здания химического факультета предназначались для адъюнкт-профессоров и высшей профессуры. Обычно это его не задевало, но сейчас он и здесь вдруг увидел проявление Уверенности, недоступной без перехода через магическую пограничную черту.
Он поднялся по резной деревянной лестнице, которая, огибая здание, вела к главному входу. Внизу, вдоль вымощенной кирпичом дорожки, стояли каменные скамьи, и двое расположившихся там студентов заметили Брейда. Один из них что-то шепнул соседу, и оба посмотрели ему вслед.
Брейд на ходу втянул голову в плечи. Утром он не купил газеты. Там, конечно, уже обо всем написано. Господи, неужели все теперь будут пялить на него глаза! Уж не мерещится ли им, что у него вместо головы череп с надписью: «Берегитесь, цианид!»
Он заметил, что шагает чересчур быстро, и у входа в большую двойную дверь принудил себя замедлить шаги.
Стоит только повернуть отсюда налево, и день будет испорчен с самого начала. А ведь он мог пойти направо к лифту и подняться к себе, на четвертый этаж.
Но он повернул налево и вошел в дверь с табличкой «Деканат химического факультета». Почему-то он сразу ощутил себя учеником начальной школы наедине с высоченным, суровым учителем, отсылающим его к великану-директору.
Брейд взглянул на часы: всего двадцать минут девятого, оставалось еще десять минут.
Когда Брейд сел, Джин Мэкрис отделалась от какого-то студента и поднялась со своего места.
— Подождите минутку, профессор Брейд, и он вас примет: сейчас он говорит по телефону.
— Ничего, — сказал Брейд. — Я пришел слишком рано.
Она вышла из-за своего стола и, толкнув вертушку, служившую входом за перегородку, направилась к Брейду. Она являла собой олицетворение тревоги.
Ее длинное лицо с выступающими вперед зубами выражало постоянную скорбь, но, по мнению Брейда, похоронный вид Джин вряд ли свидетельствовал о меланхолическом складе. Она хорошо справлялась с делом, ловко выпроваживала нежелательных посетителей, извещала Брейда о программе дня и, как только у нее выдавалось время, старалась заменить ему личного секретаря, которого факультет не стал бы оплачивать.
— Я была крайне поражена вчера, когда вы мне позвонили, — доверительно обратилась она к Брейду. — Воображаю, как вас это потрясло, профессор Брейд.
— Да, это был неожиданный удар, мисс Мэкрис.
Тон ее стал еще более интимным:
— Надеюсь, миссис Брейд поняла, почему вы задержались. Я постаралась объяснить.
— Да, благодарю вас.
— Я просто побоялась, что поскольку вы всегда так точны, миссис Брейд может подумать, ну понимаете… Может расстроиться и даже вообразить…
У Брейда промелькнула дикая мысль, не намекает ли мисс Мэкрис, что его могут заподозрить в сексуальной распущенности. Он уставился на нее с некоторым ужасом.
Она ловко перевела разговор:
— Наверное, вас особенно расстраивает то, что это ваш ученик.
— Да. Конечно.
— Так вот, в связи с этим…
На столе у мисс Мэкрис тихо загудел зуммер, и Джин заторопилась. |