Неужели он серьезно? Или просто хочет сбагрить мне какую‑нибудь выдумку?

– Разумеется, я выплачу вознаграждение за сведения, которые приведут...

– Да, да, да, – он махнул рукой. – Приведут к поимке и осуждению убийцы вашего дядьки. Я тоже читал эти плакаты.

– Ну, и?

– Скажу вам так, приятель. От поимки до осуждения путь неблизкий. Я не рассылаю пакеты наложенным платежом.

– Деньги – вперед?

– Так оно вернее.

– А у вас действительно есть товар на продажу? – спросил я.

Рикович улыбнулся.

– Гас Рикович не торгуется забавы ради, – сказал он.

– Имя убийцы?

– На этой неделе оно – гвоздь прогораммы, друг мой.

– И доказательства? – спросил я.

Рикович передернул плечами.

– Указания, – ответил он. – У меня есть указательный палец, а у вас – глаза.

– Я не хочу платить вам за сведения, которыми не смогу воспользоваться, – сказал я.

– Весьма рачительно, приятель. Может, вам лучше воздержаться от покупки?

Будь он неладен! Рикович прекрасно знал, что торгует дефицитом. Ему было плевать, стану я покупать или нет. Во всяком случае, он мог позволить себе вести себя именно так. Это я пришел к нему как проситель, значит, и решать мне.

– Сколько? – спросил я.

– Тысячу на бочку.

– Сейчас?

– Первый взнос. Еще тысячу, когда полиция возьмет за шиворот того парня, на которого я укажу. И, наконец, тысячу, когда он сядет на скамью подсудимых, независимо от исхода процесса.

– Зачем такие сложности?

– Гас Рикович – человек щепетильный. Если мои сведения не помогут, они обойдутся вам в тысячу. Если они сыграют главную роль, то в три тысячи, – он развел руками. – Все честно.

Я откинулся на спинку и погрузился в размышления, хотя уже знал, что пойду на сделку. Наконец я сказал:

– Ладно, я выпишу вам чек.

– Не выйдет, друг мой. Нарисуйте мне тысячу наличными.

Я вполне понимал его желание, но сказал:

– У меня не наберется тысячи долларов.

– А у кого наберется? Сходите в банк, а к шести часам возвращайтесь сюда.

– Почему к шести?

– Мне нужно время, чтобы перемолвиться с другой стороной.

– С какой еще другой стороной?

– С тем, кто уделал вашего дядьку. Это естественно.

Я не видел тут ничего естественного.

– Вы собираетесь вести с ним переговоры?

– Чтобы все было справедливо. Разумеется, я должен дать ему возможность поторговаться.

– Потор... Но вы... Вы не...

– Извините, дружище, но не могу не сказать вам, что вы заикаетесь.

– Вы чертовски правы! Я заикаюсь! Что это за... Я приду в шесть часов, а вы скажете: нет‑нет, цена поднялась, вторая сторона предлагает столько‑то и столько‑то, стало быть, вам придется заплатить столько‑то и столько‑то.

– Возможно, – рассудительно сказал он, признавая разумность моего довода. – Вот что мы сделаем: ограничим торг двумя ставками. Вы играете в пинокль?

– В пинокль? – переспросил я.

– Две ставки при торге. Это как в пинокле.

У меня ум зашел за разум.

– Да какое мне дело? – взорвался я. – Пинокль? При чем тут пинокль?

Сначала вы говорите, что имеете сведения на продажу, потом вам надо совещаться с другой стороной. Господи, то две ставки при торге, то какой‑то пинокль! Может, вы вовсе ничего не знаете! Как вам такая мысль? Может, у вас пять тузов в колоде! Каково, а? Это как в очко: ни черта у вас нет, и вы просто блефуете, – я вскочил на ноги, подталкиваемый бессильной злостью.