В парадном меня остановил еще один офицер военного флота, уже чином пониже. Какой‑нибудь капитан‑лейтенант швейцарских ВМС. Он с едва скрытой враждебностью осведомился, кого из жильцов дома я хочу повидать и какие у меня основания надеяться на это.

– Никого, – ответил я ему. – И никаких. Я владею квартирой в этом доме. Прежде она принадлежала Мэтью Грирсону.

На сей раз я уловил перемену в поведении собеседника. Оно сделалось панибратским, и я обиделся, когда капитан‑лейтенант с матросской прямотой произнес:

– Неужто правда? Так это вы наследник? Из грязи – в князи, из рубища – в шелка, да?

Ну как так получается? Почему людишки вроде этого привратника нутром чуют, что со мной можно обращаться таким вот образом, и это сойдет им с рук?

Деньги – еще далеко не все, и разного рода подонки никогда не упускали случая напомнить мне об этом.

– Не совсем так, – ответил я, понимая, что следвало бы дать ему гораздо более достойный отпор, и зашагал по длинному коридору с низким потолком, в конце которого сказал лифтеру:

– Квартира Грирсона.

Лифтер закрыл дверцы, и мы поехали вверх.

По пути лифтер (в зеленой ливрее: вероятно, отставной капитан из труппы «Веселые ребята») спросил меня:

– Вы и есть племянник?

Неужели опять? С замиранием сердца я ответил:

– Да.

Но лифтер не был очередным хамом. Просто он оказался весьма и весьма словоохотливым человеком, суровым и грубоватым на вид, довольно тощим и немного сутулым.

– Мистер Грирсон много о вас говорил, – сообщил он мне. – Мы с ним, бывало, перекидывались в картишки, когда у меня заканчивалась смена. А иногда он читал мне газетные заметки про вас.

– Неужели?

– Да, сэр, – отвечал лифтер. – Он был моим любимым жильцом. Никогда не задирал нос, не то что большинство здешних квартиросъемщиков. И долги отдавал честно. Если проигрывал, тотчас выписывал чек.

– А много ли он проигрывал? – спросил я, гадая, не пощипывал ли этот сморчок моего дядьку. Так, по‑мелочи. А вдруг?

Но лифтер ответил:

– Нет, сэр, он почти всегда оставался в выигрыше. Вот уж кому везло так везло.

Неужто в его голосе промелькнули досадливые нотки? Не знаю. Прежде чем я успел сказать еще что‑нибудь, лифт остановился, дверцы открылись, и лифтер показал налево.

– Вон туда, сэр. Квартира четырнадцать В. На самом‑то деле это тринадцатый этаж, но люди в большинстве своем суеверны. Вот почему его называют четырнадцатым.

– Весьма любопытно, – сказал я, выходя из лифта.

– И тем не менее, он остается тринадцатым, верно? – продолжал лифтер.

– Если выйти на улицу и посчитать окна, сразу видно, что тут тринадцатый этаж, правильно?

– Надо полагать, так и есть, – ответил я.

– Еще бы, – отозвался лифтер и, покачав головой, добавил:

– Богатеи.

После чего закрыл дверцы и уехал.

Чтобы попасть в квартиру дяди Мэтта, надо было открыть два замка, и мне пригодились оба ключа. Внутри стоял тяжелый нежилой дух. По мере того, как я включал светильники, квартира представала передо мной частями, подобно заброшенной съемочной площадке.

Убранство совершенно не вязалось с характером моего дядюшки Мэтта, каким я представлял его себе на основе изустных рассказов и преданий о старике. Владельцы здания наверняка нанимали художника по интерьеру, который и спланировал, и обставил эту квартиру в согласии с собственными вкусом и разумением. Более чем вероятно, что мой дядя Мэтт предпочел взвалить эту заботу на чужие плечи, ибо едва ли его волновало, как выглядит жилище, лишь бы от убранства явственно попахивало деньгами.