| 
                                    
 Последние несколько лет дядюшка Мэтт жил здесь, в Нью‑Йорке, в квартире гостиничного типа на Южной Сентрал‑Парк‑авеню. Двенадцать дней назад он умер и был скромно предан земле, после чего поверенный Маркус Добрьяк вскрыл завещание. В числе прочих указаний было и такое: не уведомлять меня о кончине дядьки и завещательном отказе имущества, пока не будет покончено со всей правовой путаницей. «Мой племянник Фредерик – человек ранимый и чувствительный, – говорилось в завещании. – Присутствие на похоронах может взволновать его, а от канцелярской волокиты у него начнется зуд». 
Вот так‑то. На все про все Добрьяку понадобилось двенадцать дней. 
Впрочем, в моем нынешнем состоянии я бы предпочел, чтобы волокита длилась двенадцать лет. Или двенадцать веков. Я был обладателем сотен тысяч долларов, я сидел в баре в обществе Райли и ждал, когда принесут «джек дэниэлс» со льдом, но при этом испытывал лишь тошнотворный страх. 
Ну, да худшее было еще впереди. Когда нам принесли виски, и я единым духом ополовинил свой бокал, Райли сказал: 
– Фред, давай‑ка внесем ясность в вопрос о деньгах, а потом поговорим и о другом. 
– О чем, например? 
– Сначала разберемся с деньгами. 
Я подался вперед. 
– Хочешь знать, откуда они взялись? 
Похоже, Райли удивился. 
– Разве ты еще не догадался? 
– Как это? Что‑то я тебя не пойму. 
– Фред, ты когда‑нибудь слышал о Мэтте Грее по кличке «Короткая Простыня»? 
Имя показалось мне знакомым, но очень и очень смутно. 
– О нем писал Маурер? – спросил я. 
– Не знаю, возможно. Это мошенник со Среднего Запада, которому было уже за сорок, когда он выстелил треть страны пустыми расписками, будто октябрьский листопад. 
– Моего дядьку звали Мэтью Грирсон, – напомнил я. 
– "Короткую Простыню" тоже, – ответил Джек. – Мэтт Грей – нечто вроде рабочего псевдонима. 
Я нетвердой рукой потянулся за бокалом. Хоть он и был наполовину пуст, тем не менее, я ухитрился облить виски большой палец. Проглотив остатки питья, я облизал палец, посмотрел на Райли, похлопал глазами и сказал: 
– Стало быть, я унаследовал триста тысяч долларов от мошенника? 
– И теперь надо подумать, где безопаснее всего их хранить. 
– От мошенника, – повторил я. – Райли, неужели ты не понимаешь? 
– Понимаю, понимаю, – раздраженно ответил он. – Фред, мне не до шуток. 
Я хихикнул. 
– А еще говорят: пусти свой хлеб по водам, – я расхохотался вголос. 
– От мошенника! – Теперь я буквально покатывался со смеху. – Я получил в наследство свои собственные деньги! – Вскричал я и аж захрюкал, поперхнувшись воздухом. 
Райли подался вперед и влепил мне оплеуху, после чего сообщил: 
– У тебя начинается истерика, Фред. 
Да, верно. Я извлек из бокала два кусочка льда, сунул один в рот, а другой прижал к щеке, которая горела огнем после полученной оплеухи: у Райли была тяжелая рука, ирландская. 
– Полагаю, это пошло мне на пользу, – рассудил я. 
– Вот именно. 
– Тогда спасибо. 
– Что‑нибудь не так? – подозрительно спросила подбежавшая официантка. 
– Да, – ответил Райли. – В стаканах ничего нет. 
Официантка взяла со столика бокалы, смерила нас еще одним подозрительным взглядом и удалилась. 
– Вопрос в том, что ты намерен делать с деньгами, – продолжал Райли. 
– Наверное, куплю слиток золота. 
– Или Бруклинский мост, – угрюмо буркнул Джек.                                                                      |