— На, промокай башку, чтоб кровь остановилась… И скажи Корделии, пусть не медлит из страха за отца. Это я беру на себя.

— Понял, — рек Эдгар в ответ. — Тормозя с атакой, жизнь короля она не спасет.

Явление двадцать второе

В Белой башне

— Дрочила! — каркнул ворон.

Ни хера не помощник в моем скрытном проникновении в Белую башню. Бубенцы себе я набил глиной, ею же зачернил лицо, но никакой камуфляж не поможет, если ворон подымет тревогу. Надо было все-таки заставить стражника подстрелить его из арбалета задолго до того, как я ушел из замка.

Я лежал в длинной плоскодонке, взятой напрокат у паромщика, весь заваленный ветошью и ветками, чтобы выглядеть как обычный плавучий мусор на Темзе. Правой рукой я греб, и холодная вода колола ее иглами, пока вся рука не онемела. Вокруг дрейфовали льдины. Еще одна такая морозная ночь — и я б не греб, а просто взял и вошел в Ворота предателей. Река питала ров, а ров вел под низкую арку и через эти ворота — сквозь них английская знать сотни лет водила родню к колоде палача.

Две окованные железом створки смыкались в центре арки. Ниже уреза воды они были скованы цепью и едва покачивались от течения. А наверху имелся зазор. Вооруженный солдат не пролезет, а вот кошка, крыса или же проворный гибкий шут, не страдающий от избыточного веса, — запросто. Что я и сделал.

Охраны внутри на каменных ступенях не было, но от ступеней этих меня отделяли двенадцать футов воды, а плоскодонка в щель не пройдет. Я сидел на воротах, как мартышка: ничего не попишешь, дураку придется мокнуть. Но мне казалось, что там мелко — глубина фут-другой, не больше, может, и башмаков не замочу. Я разулся и сунул их под камзол, а потом соскользнул по воротам в воду.

Едрическое дрочерство, ну и холодрыга же! Воды всего по колено, но меня пробрало до костей. Сдается мне, мой вход в замок так и остался бы незамеченным, не подумай я сию эмоциональную мысль шепотом:

— Едрическое дрочерство, ну и холодрыга же!

Наверху лестницы меня встретил острый конец алебарды. Довольно злонамеренно он упирался мне в грудь.

— Колом тебе латы, — рек я. — Свершай уже свое гнусное деянье да втащи мой труп туда, где потеплее.

— Карман? — раздалось мне в ответ с другого конца алебарды. — Сударь?

— Я самый, — молвил я.

— Где ты столько месяцев пропадал? И в чем это у тебя вся рожа?

— В глине. Я маскируюсь.

— А, ну да, — сказал йомен. — А чего стоишь? Заходи, погреешься. Чай босиком-то холодно стоять на мокрых камнях.

— Это ты здорово придумал, паря. — Йомен был тот самый, прыщавый — это его я воспитывал на стене, когда Регана с Гонерильей приехали за наследством. — А тебе на посту разве не надо стоять? Долг и все такое?

Он вел меня по булыжному двору, через вход для слуг, в главный замок и вниз, в кухню.

— He-а. Это ж Ворота предателей. Там замок с твою голову. Да и никто не шастает тут. Служба идет себе, добро что не на ветру. Знаешь, на стене как дуло? А ты слыхал, в Башне сейчас герцогиня Регана проживают? Я твоего совета послушался, про ее баратамакли не распространялся. Хоть герцог на том свете и все такое, осторожность не бывает лишней. Но я как-то подсек ее в пеньюаре на галерее у светлицы. Ляжки у этой принцессы, я тебе скажу, хоть куда, пускай меня повесят за такие слова.

— Знамо дело, госпожа прекрасна, и минжа у нее мягка, как лягушачий мех, но тебя повесят даже за непреклонное молчание, коли ты не прекратишь думать вслух.

— Карман, загвазданная ты блохастая чумная крыса!

— Кутырь! Любовь моя! — рек я.