Изменить размер шрифта - +
Но то, как он любил меня - это я

ненавидела. Я была для него прибежищем, куда он обращался, когда мир становился для него слишком велик. Он всегда говорил, что чувствует себя в

безопасности, когда мы с ним вдвоем в комнатах наших номеров. Разные номера, как разные ландшафты. Разная окраска стен, странные кровати,

доисторические диваны, разноцветные коврики, и только наши обнаженные тела - всегда те же самые. Но даже и это неверно, что довольно забавно.

Однажды я его здорово удивила, и это меня позабавило. Я сделала себе операцию для увеличения груди. Мне всегда хотелось иметь большие груди -

красивые, округлые, высокие - и я в конце концов сделала ее. И они ему жутко понравились. -Я сказала, что сделала это специально для него, и

частично это было правдой. Но мне это требовалось для того, чтобы быть не такой стеснительной на пробах, когда приходилось слегка обнажаться.

Продюсеры иногда смотрят, какая у тебя грудь. И, наверное, я это сделала и ради Элис тоже. Но ему я сказала, что это только ради него, и пусть

ценит, засранец этакий. И он оценил. Оценил-таки. Я всегда любила то, как он меня любит. И это было самым замечательным. Он и вправду любил

меня, мою плоть, и всегда говорил мне, что это необыкновенная плоть, и в конце концов я поверила, что он, наверное, не сможет заниматься любовью

ни с кем, кроме меня. Я впала вот в такую наивность.
     Но этого не было никогда. Такого, по сути, вообще не может быть. Вообще, все - обман. Даже мои аргументы. Вот такой, например. Меня

привлекают женские груди - и что тут такого неестественного? Мне нравится сосать грудь другой женщины - почему это так отталкивает мужчин? Если

им это кажется таким приятным, почему же, по их мнению, женщины не могут считать так же? Все мы когда-то были грудными детьми. Младенцами.
     Не потому ли женщины так часто плачут? Что больше не могут возвратиться в младенчество? Мужчины могут. Могут, это абсолютно точно. Мужчины

снова могут стать младенцами. А женщины не могут. Отцы могут стать младенцами. Матери - не могут.
     Он всегда говорил, что чувствует себя со мной в безопасности. И я понимала, что он имеет в виду. Когда мы бывали с ним вдвоем, я видела,

как напряженность покидает его лицо. Глаза становятся мягче. А когда мы лежим вместе, обнаженные, чувствуя кожу друг друга, и я обнимаю его и

действительно люблю - я слышу его дыхание, будто кошачье урчание. И в эти короткие минуты он счастлив - я это знаю. И то, что я смогла это

сделать - чистое волшебство. И из-за того, что я была единственным человеком во всем свете, способным дать ему это ощущение, я чувствовала, что

чего-то стою. Что я и в самом деле что-то значу. Что я не просто шлюха, которую можно драть; не просто кто-то, с кем можно поговорить и

продемонстрировать свой интеллект. Я чувствовала себя настоящей ведьмой, ведьмой любви, доброй ведьмой - и это было потрясно. В такой момент мы

оба смогли бы умереть счастливыми, в буквальном смысле - умереть счастливыми. Могли бы посмотреть в лицо смерти и не убояться. Но только в эти

короткие мгновения. Ничто не длится вечно. И никогда не будет. А мы намеренно приближаем конец, теперь я это ясно вижу. Придет день, и он

скажет: "Я больше не чувствую себя в безопасности". И никогда я не буду его больше любить.
     Нет, я не Молли Блум. Джойс, сукин ты сын. Она говорила да, да, да, а муж ее говорил нет, нет, нет. Не стану я спать с мужиком, который

говорит "нет". Больше никогда не стану.
     Мерлин спал. Дженел встала с постели и пододвинула кресло к окну.
Быстрый переход