|
- Говнюк, я позвонил Валери. Она сказала, что думала, что я привезу тебя, ты так ей сказал. - Я такого не говорил, - сказал я. - Не болтай, - сказал Арти. Он взял меня под руку, выводя за вахту. - Я знаю, как ты себя ведешь, - сказал он. - Но это несправедливо по отношению к людям, заботящимся о тебе. То, что ты делаешь, несправедливо по отношению к ним. Я ничего не говорил, пока мы не вышли из госпиталя и не сели в его машину. - Я предположил в разговоре с Валли, что ты можешь приехать, - сказал я. - Я не хотел, чтобы она беспокоилась. Арти в этот момент ехал в окружении машин, поэтому не мог посмотреть на меня. Он говорил спокойно и размеренно. - Тебе не следует поступать так с Валли. Ты можешь так поступать со мной, но не с ней. Он знал меня, как никто другой. Мне не нужно было объяснять ему, что я чувствую себя неудачником. Меня привел к этому недостаток успеха как художника и неспособность позаботиться о жене и детях. Я не мог никого попросить что-нибудь для меня сделать: даже не хотел попросить кого- нибудь отвезти меня домой из госпиталя. Даже свою жену. Мы добрались до дома, Валли меня ждала. Когда она меня целовала, на лице ее было смущенное испуганное выражение. Мы втроем сели пить кофе на кухне. Валли сидела рядом со мной и дотронулась до меня. - Я не могу понять, - сказала она, - почему ты не предупредил меня? - Потому что хотел быть героем, - сказал Арти. Но сказал так, чтобы сбить ее со следа. Он знал, что я не хочу, чтобы она догадывалась, насколько я страдаю морально. По его мнению, как я полагаю, ей не следовало этого знать. И кроме того, он в меня верил. Что со мной будет все в порядке. Каждый время от времени проявляет слабость. Какого черта. Даже герои устают. После кофе Арти ушел. Я поблагодарил его, и он сардонически улыбнулся, но было видно, что он беспокоится обо мне. Я заметил в его лице напряжение. Жизнь начинала утомлять его. Когда он ушел, Валли заставила меня лечь в постель и отдохнуть. Она помогла мне раздеться и легла рядом со мной, тоже раздетая. Сон мгновенно сморил меня. Я был умиротворен. Прикосновение ее теплого тела, рук, которым я доверял, не предававший меня рот и глаза, и волосы делали сон сладкой святыней, как не могли сделать никакие фармакологические препараты. Проснулся я один. На кухне слышался ее голос и голоса детей, вернувшихся из школы. Женщины для меня были святыней, используемой, по правде говоря, эгоистически, но позволявшей переносить все невзгоды. Как бы мог я или любой другой мужчина пережить все поражения ежедневной жизни без этой святыни? Господи, я приходил домой ненавидя день, когда вышел на работу, до смерти озабоченный деньгами, которые зарабатываю, уверенный в своем конечном поражении в жизни потому, что никогда не стану преуспевающим писателем. И вся боль проходила потому, что я ужинал с семьей, рассказывал детям сказки, а по ночам уверенно и доверительно занимался любовью со своей женой. И это могло показаться чудом. И, конечно, настоящим чудом было то, что это относилось не только к нам с Валли, но к бесчисленным миллионам мужчин со своими женами и детьми, и на протяжении тысяч лет. Если все это пройдет, что будет удерживать людей вместе? Неважно, что здесь не всегда любовь, а временами даже чистая ненависть. А потом все так или иначе проходит. |
