— Хорошо, — говорит Хащ, — только тогда давай вставим и кадры разгона митинга...

Я смотрю на него недоуменно.

— Митинг разгоняли? Орловский об этом знал? Санкционировал?..

— Тебе нужна «клюква»? — спрашиваю.

— Мне, как и тебе, нужна правда. Так ведь? Причем вся...

«Всей правды» о 30-м я не знаю. Надо признаться, работать над фильмом это мешает.

С одной стороны, на Орловского не похоже, чтобы действовать так безрассудно. Человек сельский, практический, рассуждающий трезво, он слишком далек от политического экстремизма. С другой стороны, трудно предположить, чтобы на такое «мерзоприятие» начальники отважились без высшего благословения.

И потом... Где реакция на все наши письма, протесты, телеграммы?

Впрочем, я даже не знаю, получил ли он их. В том, что он человек честный, я не сомневаюсь. Но и в том, как все эти Федоровичи его обходят или подставляют, мне тоже не раз доводилось удостовериться...

— Неужели ты действительно допускаешь мысль, что Орловский непричастен? — спрашивает Хащ.

Я молчу. Скорее всего, я такой мысли все же не допускаю. Но я журналист, профессионал. Если у меня есть хоть какая-то возможность узнать, как было на самом деле, я обязан ее реализовать, не допуская никаких «мыслей».

Иду к Орловскому договариваться о съемке. Ну и, конечно, выясню его отношение к 30 октября.

Иду — это громко сказано. Попасть к Орловскому не так-то просто. Помощник, как обычно, отвечает уклончиво (у него такая должность — ограждать), обещает доложить при случае. Но пока сам занят. Лучше всего позвонить недельки через две...

Ладно, завтра суббота, прорвусь.

Прихожу к подъезду в 9.45 (Орловский в субботу обычно приезжает к десяти), звоню снизу помощнику. «Шефа нет и сегодня не будет». Пошел к левому подъезду, встал у ворот. Наблюдаю суету вокруг. Одна машина подкатила, вторая. В машинах люди в штатском, оглядываются по-хозяйски. Из здания напротив вышли два милиционера... Это всегда очень забавно наблюдать: суету перед явлением, особенно если знаешь о нем заранее... Пронеслась «Волга» Орловского — в отличие от предшественников он ездит на «Волге» и без эскорта; одна машина ГАИ. Но сидеть впереди ему не положено — там человек из охраны, так что меня Евсей Ефремович не заметил.

Позвонил помощнику снова. У шефа совещание. Тогда я решил позвонить Федоровичу. Прошу его зайти, доложить шефу, что я к нему рвусь.

— Зачем? — настороженно спрашивает Федорович. Объясняю про фильм, о 30-м, естественно, умалчиваю.

— Сегодня он занят и никого не станет слушать. Да сейчас его и нет...

Все ясно. Его нет и не будет. Он проводит совещание. До вторника.

Ладно, вышел на улицу, нахально встал прямо против окон высокого кабинета на пятом этаже. Я знаю, что Орловский любит размышлять, стоя у окна. Закуриваю. Через пять минут из парадного подъезда выскакивает постовой милиционер.

— Пройдите! Евсей Ефремович вас просит.

— Ты чего не заходишь? — встречает с улыбкой. Сниматься в фильме наотрез отказывается. Никто, мол, не поймет. Я настаиваю, нажимаю на его заслуги, но отказ категоричный, хотя чувствуется, что моя настойчивость его не слишком раздражает. Просто сейчас не до кино. О 30-м заговаривает сам.

— Вы там все с режиссерами... У кладбища они, кажется, снимали?.. Я своих просил показать, но что-то никак не могут найти пленку.

— Задание понял, — говорю я с готовностью. Орловский продолжает, как бы не услышав:

— Не могу разобраться... Мне доложили, я тут же связался с председателем президиума Старозевичем, попросил создать комиссию, обязательно включить представителей интеллигенции.