Весь кайф был в том, чтобы с «первой леди государства» (о Безвинной так писали многие газеты, публикуя ее очаровательные портреты, чем только подчеркивали ее самозванство) сначала поиграться.

Она уже уехала, точнее, улетела по делам. Когда улетала, двое в штатском, опоздавшие в аэропорт, как часто бывает в таких случаях (специально? нечаянно?), потребовали у представителей «Люфтганзы» список пассажиров, прошедших регистрацию. Иностранная компания, свои правила — им отказали. Назревал скандал. В конце концов сговорились, что, если наши назовут фамилию интересующего их пассажира, те подтвердят, есть ли она в списке. Посоветовавшись с начальством (бегали звонить), назвали Безвинную. «Это председатель Госбанка?» — «Нет, однофамилица». В списках ее не оказалось: прошла на посадку через депутатский зал, минуя регистрацию...

Улетела в Мадрид, там бы и остаться. Витя Цацкин, ее заместитель еще по коммерческому банку, уже давно уехавший, настойчиво ей именно это советовал.

Не послушалась, вернулась. Клюнула на газетную утку о том, что Батька собирается назначить ее премьер-министром. На новогоднем приеме появилась в красном платье. Королева бала. Со Всенародноизбранным по залу под руку прохаживались, о чем-то мило беседовали, друг другу улыбались, даже кокетничали. Тот подозвал Федоровича: «А что, Павел Павлович, если мы ее в Китай отправим? Чрезвычайно и полномочно». «Нельзя в Китай, — пошутил министр с деланным испугом, — такую красивую женщину туда отправишь — велосипедисты попадают».

Назавтра она уже билась в истерике на полу камеры следственного изолятора КГБ. Не могла поверить. Хотя игрались с нею и раньше, еще когда позвали председателем в Госбанк. Ведь позвали как? Сначала наехали, набрали фактуры, прижали к стенке. Потом вдруг распахнули объятия: пригласили «проводить государственную финансовую политику», предложив выбирать: корона или тюрьма. Соблазнилась на корону, испугалась тюрьмы, Месникова не послушалась, забыла (или не знала из-за благополучности судьбы?), что пьесы с таким началом всегда плохо кончаются.

самое страшное

— Давайте так, — сказал Месников, снова переходя на вы. — Вы не горячитесь и ничего не предпринимайте. Я тут кое-что провентилирую. Что я вам обещаю, так это разобраться, в чем здесь дело. И если никто, — он снова поднял вверх указательный палец, — лично в этой истории не заинтересован, я берусь прямо поговорить, после чего вмешаться и все глупости прекратить...

— А если заинтересован лично?

Владимир Михайлович Месников замолчал.

Чем заканчиваются такие вмешательства, он знал. Друг Старобитова, тоже председатель колхоза и тоже дважды Герой Владимир Роликов в каком-то газетном интервью выступил в поддержку Старобитова. Совести, мол, у вас нет, на кого наехали... Через три дня звонит редактору: «Ты извини, я понимаю, что вы там обо мне подумаете, но нужно дать какое-то опровержение. Мне угрожают самым страшным...»

Чем же таким страшным ему, уже совсем старцу, пригрозили? Следственным изолятором, тюрьмой? Хуже. Ему сказали: «Будешь, гад, жить на одну пенсию».

«Самого страшного» Владимиру Михайловичу не хотелось. Хотя и ссориться с Дудинскасом — тоже. И он сказал прямо:

— Если лично, тогда извини. — Проводив гостя до дверей, Месников тем не менее заверил: — Но еще один путь у нас с вами всегда остается: будем действовать официально.

По тому, с какой плохо скрываемой брезгливостью произнес он последнее слово и как тяжело при этом вздохнул, стало понятным, что действовать официально ему совсем не хочется.

«прошу решить!»

Из Москвы вернулся Игорь Николаевич Катин.