Еще и от страха, что этот кран ему и не принадлежит, о чем будто бы только он знает. А не принадлежит он ему по определению, по самой сути — не крана, а Батьки. Они разного масштаба. Больше-то у него за душой ничего нет, поэтому он несоизмерим с этим краном и может с ним делать одно — использовать в качестве дразнилки. Они совпали случайно, как стечение обстоятельств. Если холопу отдать Эрмитаж, он там может только нагадить. Он не сообразит использовать его как Эрмитаж, как дворец или как спальню. Только как сортир — из ненависти. Как из ненависти новый управляющий Дубинок устроил на любимой поляне Дудинскаса помойку...
Ванечка поскучнел: «Вы все о своем».
Про марку, про кран, про Дубинки ему было неинтересно, про них он все знал.
— Вы мне не про это. Вы мне про то, о чем говорили Виктору Илларионовичу, ну, про самое главное, чтобы всех сплотить.
Ванечка цепкий, Дудинскас и не помнил, когда он ему успел рассказать.
— Так это же и есть самое главное! — Виктор Евгеньевич заговорил, как профессор. — Вам нужна идея, способная объединить и мобилизовать общество? Такую идею нужно не придумывать, даже не искать, а просто увидеть. Увидьте, наконец, трансцентральное положение Республики, и вам сразу станет ясно, что делать, включая и самое интересное, — на что мобилизовывать молодежь. Дайте хлопцам возможность подурить. Пусть они, например, создают отряды самообороны и выходят сторожить каждый метр газопровода, нефтепровода, железной дороги и автотрассы...
— Зачем? — не понял Ванечка. — Никто же не нападает.
— А ни за чем! Объявите нефтепроводы, дороги, границу национальным богатством, закройте к ним бесплатный доступ — неизвестно, как к этому отнесется та же Россия. Очень может быть, что нападут.
Ванечка оживился:
— Можно охранять каждый метр! Сколько у нас сторонников, столько метров и охранять. Или наоборот — сколько метров, столько собрать и сторонников.
вы его знаете
Ничего он больше не хочет, потому что ничего здесь уже не изменится. Когда все уже продано за бесценок, когда только и осталось дом в Дубинках сбыть, избавившись от недвижимости, последнего якоря, мешающего стронуться с места...
Но Ванечка Старкевич снова появляется и говорит:
— Виктор Евгеньевич, неужели вы можете вот так просто сдаться? Все бросить и куда-то отплыть? Понимаете, вы — тот единственный человек, кто мог бы здесь навести порядок.
На что Дудинскас подозрительно спрашивает:
— Ванечка, ты что имеешь в виду?
Оказывается, Ванечка Старкевич имеет в виду государственное обустройство в первую очередь.
— Вот посмотрите, как вы свою деревню сделали!
Виктор Евгеньевич смеется:
— Так ты что, представляешь, что так же просто и все государство обустроить?
— Конечно, — отвечает Ванечка Старкевич. — А что вы тут такого сделали? Да ничего особенного не сделали. А вот все уже увидели — и национальное, и культурное возрождение. Так же и с государством надо поступить.
— Но кто, Ванечка, кто этим займется? Против кого здесь бороться, ясно, а вот за кого — непонятно. И вместе с кем? Кто Батьке противостоит?
Тут Ванечка и говорит:
— У меня есть такой человек, вы его знаете.
Уж не Ванечка ли он? Дудинскас посмотрел совсем подозрительно,
славянский характер?
Виктор Евгеньевич и сам подумывал о невероятном варианте. Но не о таком же.
— Здесь совершенно другое нужно, — сказал Дудинскас. — Здесь дурачок нужен. Наглый дурашка:
Виктор Евгеньевич улыбнулся. И слову, удачно выскочившему, и тому, что вспомнилось.
...По старому Арбату, перестроенному в бульвар, шел высокий стройный человек в модном удлиненном плаще черного цвета, при шляпе и в очках с черными кругляшками. |