— Прекратите издеваться! — не выдержал Бен, дернулся на цепи и только сейчас понял, насколько она коротка, не позволяла даже высунуться из ямы.

— А это что за мешок с дерьмом заговорил? — притворно удивилась Кривоногова. — Разговоры разговаривать? Вот я тебе отучу.

Она сунула пару раз, и как Бен не отмахивался, оба раза достигли цели, отозвавшись острой болью в ребрах. Даже когда мучительница убрала палку, создалось полное ощущение, что она осталась между ребер, мешая дышать.

Вера тихо коснулась его руки и прошептала:

— Не надо, будет еще больнее.

Кривоногова услышала:

— Что ты там бормочешь, мерзавка?

Она замахнулась до самого потолка, грозя обрушить железную палку на бедную женщину. В глазах Веры вспыхнул ужас, она обречено опустила руки, и в этот момент палка пошла вниз. В последний момент она угодила в раскрытую ладонь Бена.

Сжав ладонь, он удерживал орудие. Некоторое время они со старухой боролись. «Больная» старуха оказалась сильнее взрослого мужчины и выдернула палку, едва не переломав ему пальцы. Он успокаивал совесть тем, что неправильно взялся. Все это отмазки, как сказала бы Полина.

Кривоногова по инерции опрокинулась на объемистый зад и запричитала:

— Угробил, мерзавец. Напрасно мы тебя пожалели, надо было сразу придушить.

И она стала звать:

— Петя! Сынок, они угробили твою мамулю!

Сынок не спешил, крикнул издалека и сверху, оттуда, где был свет и чистый воздух, от которого не слезились глаза:

— Мама, вылазьте оттуда, мне некогда.

— Верка молодая была, так по одиннадцать разов спускался, — попеняла старуха. — Любовь крутил.

В подвале показалась голова Кривоногова.

— Я вот чего думаю. Может, мне новую жену привезти и в яму посадить? У соседей мне дочка нравится, и я можно сказать ее даже полюбил. Чем не пара?

— Окстись, ей всего 12 лет.

— Ну и что, на дольше хватит. А то Верка уже через пару годков всю красоту растеряла.

Кривоногова задумчиво посмотрела на Бена:

— Я вот что думаю, а что если?

— Даже не думайте, — быстро сказал Бен и получил бабушкиной палкой по хребту.

— Не нравится он мне, больно волосатый, — не согласился Петька.

Старуха глумливо хихикнула и ткнула Бена опять.

— А то смотри, какой он гладкий и откормленный.

— Не люб он мне, — стоял на своем Петька.

Старуха вздохнула, задула лампу и поползла по направлению к свету. Кряхтя, поднялась, и крышка с тяжелым нутряным ударом упала на место, отсекая свет.

Темень после хоть и слабого света показалась невыносимой.

— Господи, сколько же еще терпеть? — возопил Бен.

— Трудно первые пять лет, а потом привыкаешь, — прошелестела старуха из угла.

Бен застонал.

В яме можно было только дремать. Цепь не позволяла двигаться, отсутствие света — смотреть. Бену очень скоро стало казаться, что он все время находится в подвешенном состоянии: между сном и явью. Он дремал, клевал носом, просыпался и видел одну и ту же картинку-полную темень и слушал бормотанье полубезумной Веры Хан. Очень скоро он выспится, и что делать тогда. Сидеть как истукан с широко открытыми в темень глазами. Насколько хватит его рассудка? Он попытался представить, что испытала пленница не за годы, за десятилетия заточения и ему становилось плохо. Это только представить, а жить. Изо дня в день, из месяца в месяц. От тоскливых мыслей его отвлек шорох.

— Что это? — спросил он шепотом у старухи.

— Крысы, — так же шепотом ответила она.