Но времени вопрошать свою совесть не было. Скользкое выпуклое полотно дороги требовало внимания. Он старался изо всех сил не подкачать, всматриваясь в ближайшую перспективу, где ослабевал свет фар. Позади оставались почерневшие, мокрые изгороди, темные домишки, затопленные луга. В сущности, игра не стоила свеч. Но теперь они зашли слишком далеко!

Раньше, когда пытались оценить меру риска, когда обольщались насчет того, что готовилось нечто потрясающее, дело казалось увлекательным приключением. И вот все это заканчивалось мрачной и безрассудной вылазкой под дождем.

Эрве тронул Люсьена за плечо, и тот притормозил. Слева начиналась грунтовая дорога. Он перешел на вторую скорость. Вдалеке светлела полоса вздувшегося Эрдра. Машину порядком трясло. Брызги из-под колес летели в ветровое стекло, и «дворники» размазывали грязь; Люсьену то и дело приходилось включать стеклоомыватель. Было жарко.

— Стоп, — басом произнес Эрве. — Открывай ворота.

Словно одурев, Люсьен приоткрыл дверцу машины и высунулся наружу. Ворот не было. Дорога вела прямо к реке. Справа в лучах фар виднелся низкий домик: хибара. И он понял хитрость приятеля. Эрве хотел внушить пленнице, что ее привезли в большое поместье, окруженное парком. Не так уж глупо! Он вышел из машины, стараясь как можно громче топать по обочине, покрытой гравием. «Телка», конечно, ничего не слышала из-за мешка на голове. Но надо было делать вид, будто… потому что ситуация вновь становилась странной.

Эрве не обманул. Место было пустынное, глухое, топкое, сырое. Дождь поутих, но, казалось, легкие наполнялись не воздухом, а паром. Он вернулся и сел за руль. Медленно тронулся с места. Если она попытается определить расстояние, надо ее обмануть. Он остановился у самого дома, в маленьком дворике. Большой ключ — от входной двери. В заржавевшей замочной скважине его никак не повернешь. Наконец-то удалось. Прошел наугад в другой конец кухни, легко открыл дверь в комнату. Пахло сыростью, грибами, сточной водой. Все соответствовало описаниям. В свете подфарников можно было различить убогую обстановку кухни, изножье кровати в спальне. Двое суток в сырой темнице — веселого мало, но вынести можно. Он вернулся к машине — подсобить Эрве, который боролся с «телкой», пытаясь вытащить ее из машины. Молодая женщина сопротивлялась как могла. Отбивалась так, что юбка задралась выше колен.

— Тащи за ноги, — скомандовал Эрве.

Люсьен никогда еще не прикасался к женщине. Смущенный, пристыженный, он ухватил ее за тонкие щиколотки — они замерли, не в силах отвести взгляд от резинок, на которых держались чулки.

— Так ты хочешь, чтоб тебя пристрелили? — орал Эрве. — А ну! Быстро! Выходи! Еще быстрее!

В ужасе она перестала вырываться, и Эрве помог ей встать. Однако голова в мешке продолжала дергаться. То и дело она повторяла:

— Оставьте меня… Оставьте меня…

Люсьен вспомнил, что где-то в коробке для мелочей должен быть карманный фонарик. Он открыл дверцу машины, пошарил наугад, что-то упало и подскочило на полу, наконец фонарик нашелся. Он протянул его Эрве, который с потрясающим хладнокровием ткнул им в бок «телке», словно это в самом деле был пистолет.

— Марш! А то пулю в затылок!

Эрве перебарщивал, но было совершенно очевидно, что он развлекается. Под конвоем девушка неуверенными шагами подошла к дому.

— Осторожно, ступени!

Она послушно перешагнула через препятствие и вошла в кухню. Эрве довел ее до двери в комнату и знаком подозвал Люсьена:

— Сверток с едой!

Люсьен и забыл о нем.