Того, кто притащил его сюда, из какого-то другого места… возможно, что из забвения. Любой другой на месте Хаута испытывал бы только чувство благодарности, но нисиец был слишком умен и зол для этого: он знал, что ведьмы всегда получают по заслугам.

Он рассчитывал на победу, но проиграл и теперь превратился в пленника, пусть даже в пленника в роскошном и изящно убранном доме. Его бывшая госпожа посадила его в клетку, точно птицу, и все это только из-за Тасфалена.

Хаут наклонился над телом Тасфалена, размышляя о том, как можно убить уже мертвого и как вытащить Роксану из этой оболочки, где она была бессильна.

Ему вдруг пришло в голову прислушаться, что же бормочет с кровати это существо.

— Пыыыыы, пыыыыы, пыыыыыль…

— Пыль? — переспросил нисиец. — Ты говоришь «пыль»?

Глаза воскресшего трупа раскрылись и глянули на него так, что Хаут отшатнулся и едва не упал.

— Пыыыыыль, — раскрылись синие губы, — на языыыыык.

— Пыль на твой… язык? — Конечно, вот в чем дело. Пыль. Ему нужна пыль.

Не просто пыль, как внезапно понял Хаут, а горячая, яркая пыль от уничтоженных нисийских Сфер. Труп был прав, пыль оставалась их единственной надеждой — для него, так же как и… для нее.

Хаут впервые призадумался над тем, чем могло грозить ему совместное заключение с Роксаной, нисийской ведьмой в мужском теле или, точнее, в том, что от него осталось. Стоит ей умереть, как те, кто держал ее душу, придут за ней, а Хаута, точно процент с долга, заживо проглотят или сожгут живым.

Его кожа покрылась мурашками, ибо в этом недвижимом теле еще таилось достаточно разума, чтобы понять это раньше, чем он.

Теперь перед Хаутом встала нудная задача: собрать по пылинке требуемое количество магической пыли.

Задача казалась безумно трудной, ведь в доме было полно пыли, но по большей части самой обыкновенной. Чтобы собрать ее в достаточном количестве, потребуются дни, недели, если не годы, тем паче что он совершенно не представляет себе, сколько же ее нужно.

И даже если вообразить, что он и впрямь соберет ее в достаточном количестве, то что с ней делать? Отдать ли ее дышащему на ладан полутрупу или же найти способ воспользоваться ею самому?

Хаут не знал этого, но у него было много времени для размышлений.

Поскольку никакого лучшего занятия не предвиделось, Хаут решил приступить к сбору пыли, просеивая пылинку за пылинкой…

В порту вода поднялась настолько, что залила Набережную, благодаря чему Темпусу представилась прекрасная возможность предложить императору Рэнке Терону, Верховному жрецу Брахису и их свите на время отложить в сторону протокольные условности и немедленно перебраться во дворец, где было немного посуше.

К тому времени, когда императорский кортеж достиг дворцовых врат, Молин Факельщик и Кама были уже во дворце.

В тиши дворцового храма Молин воздавал благодарственные молитвы буре, которая гасила огни, оставленные без должного к ним божественного внимания и грозившие дотла спалить город.

А Кама тем временем, укрывшись в алькове от жреческих ритуалов, смотрела из окна поверх дымящихся крыш на огненный столп, раскачивающийся над Санктуарием.

Кама не могла точно определить, почему ее бросает в дрожь и стоят дыбом волосы. Возможно, причиной тому был холодный шторм, разбрасывающий дождевые капли с такой яростью, что они, подобно камням, били по дворцовой крыше, а может, колонна огня, которая отчаянно прогибалась в разные стороны, но упорно не желала гаснуть.

Кама особенно не волновалась по поводу Малина, наверное, потому, что никак не могла прийти в себя от последних событий: ведь ее собирались судить за попытку преднамеренного убийства или за что там еще. Конечно, ее занимали мысли о том, что думает о ней жрец, насколько он верит ей, что чувствует… и стоит ли ей терять из-за него голову.