И взгляд… Его любимые фиалковые глаза были теперь другими. Взрослыми, наполненными человеческой любовью и настолько же человеческой болью.
Ангел с его любимым именем, его Любимица стояла перед Ним, как тогда, и именно сейчас стало понятно, что сколько бы раз… как бы Он ни пытался… больше никогда она не станет прежней. Никогда уже не будет любить только Его. Никогда не предпочтет рай жизни с тем, другим, простым.
И теперь можно было честно себе признаться — это была ревность. Виной всему его ревность. Но не ревность к мужчине, а другая — Он до сих пор так и не понял, как она могла отдать предпочтение Ринару перед Его раем. Хотя и имя-то его было здесь запрещено. Впрочем, как и ее имя. Когда-то любимое имя. Это была ревность отца, которая не знала грани, и прощения, почему-то, тоже не знала.
— Понравилось в аду? — он внимательно смотрел в лицо Любимицы, пытаясь найти в ней причину того, что испытывает. Отчего никак не может ей простить. Почему других так просто отпустил, а ее нет. Почему снова и снова позволяет ошибаться, будто несмышленышу, вместо того, чтоб раз взять за шкирку, встряхнуть и посадить под замок. Рядом с собой, стерев из памяти все, связанное с тем, из-за кого она так страдает. Он безумно ревновал ее, а еще… до сих пор любил. Любил настолько, что не мог сделать так больно. Не мог забрать то, что любила уже она.
— Нет, — Любимица ответила честно, глядя в глаза Создателю.
— А если я скажу, что у тебя есть выбор — остаться здесь, забыв обо всем земном, вновь обрести крылья… Или вернуться в ад вместе со всеми своими воспоминаниями? — Он и сам бы не сказал, зачем задал этот вопрос. Действительно готов был вновь оставить ее подле себя? Дать второй шанс? Правильно ответить на вопрос, который когда-то уже задавал?
Вот только какой в этом смысл, если она…
— Я выбираю его. Всегда. Пусть даже в воспоминаниях… — и этот чистый взгляд фиалковых глаз, это не дрогнувшее лицо, это решимость. Ведь Он должен быть спокоен! Он должен владеть собой! Он должен все понимать, все прощать. Но сейчас об этом вспомнить не получилось.
— За что?! — по небосводу под ногами прошелся рокот грома. — За что ты так любишь его, Альма? Ты отдала за него крылья, ты отдала за него душу, ты отдала за него жизнь. За что?
— Вы создали нас такими. Я не могу не любить его, а он меня.
— Он же предал…
— Вы учили прощать…
— Ты собираешься прощать даже тогда, когда будешь страдать в аду, а он дальше жить, вновь предавая? — лгать — в Его случае, не просто низко, непозволительно, но и от этого сдержаться Он не смог.
— Он будет жить. И часть меня в нем. Большего мне не нужно.
— Глупая, — а потом Он впервые отвел взгляд. Он. Впервые. Отвел. Взгляд. Потому что не выдержал. Столько уверенности плескалось в ней, что сопротивляться — бессмысленно. — Он отказался жить без тебя. — Настолько, что правда сама полилась с уст. — Видимо, в этом вы одинаковы — в своем упрямстве. Он решил выторговать тебя у Дьявола. Скоро вы начнете сначала.
Бейся сейчас у нее сердце — наверняка ускорилось бы, а так только искра зажглась на глубине глаз. Когда он предложил вечность в раю, в роли Своего ангела — нет, а теперь, когда узнала о возможности всего лишь еще одного шанса на земле — загорелась.
— Он будет все помнить.
И вот в этот самый момент стало понятно, кто проиграл в этой партии. Он. Себе же. Глупо. По-мальчишески. Самоуверенно проиграл. Неужели думал, что она откажется от своего решения? Она? Самая сильная, смелая, дерзкая, мудрая и настолько глупая. |