— Помню.

— Это был первый тур. А потом… Каждый раз вы делали все новые и новые ошибки. Бывало, мы все меняли. Встречали вас раньше, позже, меняли страны, города, иногда наоборот несколько партий подряд делали все одинаково, за вычетом единственного момента, который, на наш взгляд, стал фатальным. А вы все равно находили, как бы разрушить все и на этот раз. Вы невозможно упрямы в своей любви и в умении ее рушить.

— Почему тогда до сих пор не начался новый… тур?

— Запасись терпением, скоро начнется…

— Нет, — Ринар зло мотнул головой, делая шаг к трону.

Еще тогда, размышляя об Аргамоне, он многое понял. Понял, что кажущийся простым полукровкой мужчина совсем не так прост. Понял, что преследующие его день ото дня дежавю — объяснимы. А потом выслушал рассказ усача о том, что они с Альмой действительно просто пешки. Ими играют те, кому скучны другие игры. Дают им волю, но направляют в соответствии с собственным видением канвы сюжета. Неизвестно, сколько раз они уже проживали свои жизни. Неизвестно, сколько раз обретали друг друга и теряли. Неизвестно, сколько раз он заставлял Альму страдать. Он этого не помнит. Скорей всего и она тоже. Жестоко ли это? Да, несомненно, жестоко. Только и это не важно. Важно, что больше играть с ними Ринар не позволит.

— Что? — Люцифер смахнул с плеча несуществующую адскую пылинку, вопросительно вскидывая бровь.

— Игр больше не будет.

Дьявол усмехнулся.

— Думаешь, тебе решать, когда нам закончить?

— Мы отработали сполна.

— Ты слишком дерзок.

— Хочу помнить. На этот раз хочу все помнить. И даже не думайте вмешиваться.

— Слишком. А мы ведь, как ни странно, действительно пытаемся вам… помочь.

— Вашими добрыми делами вымощена дорога в ад. Нам не нужна помощь.

— И что же вам нужно?

— Мне — она, а ей — я. Больше ничего.

Дьявол долго смотрел на мужчину, ведя внутренний диалог. Сначала — с собой, а потом — не только.

— Вам больше ничего не нужно… — он повторил слова мужчины, пробуя их на вкус. — А как же те, кто зависит от вас? Сколько судеб вы сплели вокруг себя? Сколько несчастных судеб? Твоя жена, ее… жених, та завистливая девочка… Неужели так выглядит «больше ничего не нужно»?

— Мы сами справимся. Без вас…

— С чем? С чем справитесь? К чему ты стремишься, мальчик? У вас даже вечности разные. Возможно, есть шанс на общую жизнь, но ты мой, а она принадлежит ему…

— Она принадлежит мне, а я ей. И вечность у нас одна. Своя. Та, куда нет входа ни вам, ни ему.

Столько уверенности, упрямства, гнева… Столько силы. А ведь без сомнений — когда наступит время, он придет требовать и эту самую вечность на двоих. Свою. Придет. И что? Неужели им придется каждому упрямцу создавать свой собственный рай? За какие заслуги? Или, возможно… в оплату за какие страдания?

— Иди, — Люцифер опустил тяжелую голову, потирая свои тысячелетние морщины мозолистыми пальцами. Устал… Как же он устал, что уж говорить о людях?

Он не сомневался, что его приказ будет исполнен. Здесь воля человека, да и не человека, играла уже далеко не ту роль, что в их жизни. Тут существовали его веления и его желания. Его желания воздать то, что они успели заслужить за время своего пути.

— Зачем ты это сделал? — громогласный голос, разносящийся по необъятному залу рокотом, испугал бы любого, но Люцифер к нему давно привык.

— Мучить друг друга они могут и там, а у меня полно другой работы… — версия показалась правдоподобной даже ему.