— Хэлгэ, — почти взмолилась я, когда мы ненадолго прервались, — может, хватит, а? Я тебя уже боюсь! Что происходит с тобой… и со мной?! Это же безумие какое-то… так нельзя!

— Нельзя-нельзя, — согласился он, жадно глотая вино, предусмотрительно отставленное подальше от этого… хм… лежбища. — Конечно, нельзя. Ты абсолютно права, моя княжна, это безумие. И спятил не только я, ты тоже. Но останавливаться я не могу и не желаю, так что не держи себя. И не вздумай меня останавливать!

— А ты понимаешь, что будет, если я перестану себя держать? Совсем перестану? — я тоже приложилась к кувшину.

— А что будет? — Хэлгэ жестко усмехнулся, перекатываясь поближе. — Кайт-Ши вырвется? Так я ее не боюсь, моя Рамборг. Ты меня не запугаешь, о, теперь уже нет! И не остановишь.

— Так и ты — меня… Проклятье, Хэлгэ, отпусти меня!

— Ну уж нет. Не теперь, госпожа моя. Сейчас я сильнее, и ты не вырвешься, даже если захочешь. Но ты ведь не захочешь, я прав?

— Прав, — я опрокинула его на спину и села сверху, крепко обхватив коленями и бедрами. Наклонилась и шепнула на ухо. — А вот на мечах я тебя все-таки уделаю, Рассветный, так что не зарывайся!

— Еще посмотрим, — Хэль вывернулся из захвата. — Ух, что я сейчас с тобой сделаю!

— Уже сделал, — буркнула я куда-то в живот моего сидхэ. — Это называется «отыметь», чтоб ты знал. Вот вернусь и расскажу Эрилу, что ты меня изнасиловал. Он вызовет тебя на поединок и убьет. Вот.

— Угу, если учесть, что Эрил и сам не прочь бы оказаться на моем месте… особенно сейчас! Ну и зубы у тебя, Рамборг!

— Кошка тут я, а кусаться первым начал ты! Можно было и понежнее.

— Пока не могу. Немного погодя я смогу быть с тобой нежным, княжна, но сейчас я слишком сильно тебя хочу.

— Вот как?

— Ага, а еще вот так. А будешь дергаться, заколдую.

— Куда уж мне дергаться… Я и так уже себя чувствую юной девственницей в лапах разбойничка.

— Все правильно. Я тебя похитил, ты моя пленница, и я тебя не отпущу, пока… как ты сказала? — пока не «отымею». Вот.

Лиэ Лиэх'хэл. Лиан.

Лиэ никогда бы не согласился с тем утверждением, что влюбленные теряют голову и перестают обращать внимание на происходящее вокруг, если только оно не касается предмета страсти. И был бы неправ.

Незапертая дверь предмета страсти точно не касалась, равно как и осторожные шаги на лестнице… не говоря уж о тяжелом латунном подносе, со всего маху обрушившемся на златоволосую голову сидхэ. Как этому подносу удалось застать врасплох воина-сидхэ, так и осталось загадкой, но поднос случился и был достаточно оглушительным, чтоб у Лиэ зазвенело в голове и потемнело в глазах.

… А когда мельтешение перед глазами и звон прекратились, он с зачарованным изумлением обнаружил, что лежит на полу, придавленный кем-то небольшим, но очень решительным, к горлу его прижат зазубренный старый кухонный нож, а ломкий мальчишеский голос нападавшего что-то говорит:

— А теперь исцели ее, подонок, иначе я тебе глотку перережу, так и знай!

— Ч… чего-о?!

— Того! — отрезал… ну да, именно конюшенный мальчик, слегка надавив на нож, — исцели Кирт, колдун, и побыстрее!

Ошарашенный Лиэ сфокусировал взгляд и обнаружил фантом, исправно подергивающийся на веревках как раз за спиной мальчишки.