— Вовсе нет, он хороший любовник. И его чуткость и предупредительность даже странно ощущать.

— Почему?

— Он довольно негативно относится к женщинам. В его жизни их было немало, но поначалу это были продажные девки, брошенные ему, как кость хорошей собаке, потом невольницы. Кого-то он брал силой, правда, довольно быстро потерял к этому интерес, а кто-то желал улучшить свою жизнь за его счет. Сколько дур пытались надуть его с наследником!

— В смысле?

— Ну он же был вроде царя или вождя, и вот какая-нибудь из наложниц поймет, что от него понести никак не получается, залетит от другого, потом представляет ребенка как наследника. Правда, он пресекал это довольно жестко — казнил изменницу, а ребенка помещал в нечто вроде приюта.

— И часто такое случалось?

— Ну, из подобных деток можно было сформировать целый полк, так что суди сама.

— В принципе, за тысячу лет не так уж и много, хотя тенденция поражает.

— Вот именно. Еще изредка в окружении Деймоса появлялись воительницы, но к ним он никогда не испытывал влечение. Вообще, скажу сразу, женщина может возбудить его тело, но не душу.

— Уверена?

— Более чем. Все сильные переживания, которые Деймос почему-то избегает называть любовью, у него связаны с мужчинками. Вот только именно сердечные привязанности кончались трагически.

— Вот с этого места, если можно, поподробнее.

— Можно, ты же знаешь, как я могу прочувствовать партнера, особенно если он и не думает закрываться.

— Знаю.

— Так вот, первая сердечная привязанность у Деймоса возникла к вампиру, обратившему его. Насколько я поняла, он вообще был первым, кто отнесся к Деймосу по-доброму, с заботой и нежностью, так что его сердце не могло не растаять.

— Но с этим вампиром что-то случилось?

— Да, я очень ярко видела его смерть, и это до сих пор причиняет боль Деймосу. Его убил тот, кому Деймос служил, потом твой подопечный убил его, и неожиданно для себя стал вождем. Честно сказать, хозяин Деймоса был, похоже, садистом-параноиком и малость не в себе.

— Малость?

— Мне кажется, это у него прогрессировало с возрастом.

— Что ж, это вполне закономерно. И, учитывая, какое царство досталось Деймосу, не удивительно, что он практически не изменился, — вздохнула Менестрес.

— Да, еще один момент: у твоего нового подопечного почти отсутствует чувство самосохранения. Полезное качество для телохранителя, но настораживающее для вождя.

— Согласна.

— Заглядывать в него оказалось по-настоящему больно. Его столько раз пытались убить! И ведь убили бы, будь это человек.

— Знаю.

— Его мысли?

— Да. Он почти не закрывается, а когда мы его нашли, нужно было понять, кто он такой. Но мысли не передают эмоции так ярко, как твой способ.

— Да, и иногда это благо.

— Деймос настолько плох?

— Он переполнен болью и самообвинениями. Эта последняя любовь его сильно надломила.

— Мужчина?

— Да, почти мальчик, и полная противоположность первого. Деймосу долго было не по себе, что его так заворожил собственный пленник.

— Хм…

— Парадокс в том, что любовное насилие ему чуждо и не доставляет никакого удовольствия. Это при его-то образе жизни!

— Думаешь, это с чем-то связано?

— Да. В его юности, еще человеческой, был какой-то жуткий эпизод, но Деймос так тщательно похоронил его в своей памяти, что я побоялась так уж откровенно копаться.

— Правильно сделала.