Радость и горе поднялись из ее нутра, сплавившись в сложном переплетении, и разрешились безудержными рыданиями, подобными извержению лавы. Альба была потрясена сразу и горем, и радостью.

Катрина обняла ее, Магнус тоже, и оба они были рады, что она вернулась в страну живых.

Вечером Альба сказала Катрине, что хочет видеть племянника.

Когда они представились в отделении реанимации, усатая медсестра с телосложением кита и частоколом мелких зубов, напоминавшим китовый ус, заблокировала собою вход и попросила подождать двадцать минут, пока медперсонал закончит процедуру.

Чтобы скоротать время, они зашли в кафешку на том же этаже, выкрашенную в развеселый мандариновый цвет, который очень бы порадовал детсадовцев. Катрина поделилась с сестрой подробностями операции:

— Нам позвонили в пять вечера и велели немедленно явиться в больницу. За короткое время поездки мы пытались с Йонасом представить, что его ждет. Но о чем именно ты хочешь знать? Тебе объясняют, что вскроют твою грудную клетку, распилят ребра, вынут сердце, пришьют другое, одним словом, очень рискованное вмешательство. Тебя предупреждают, что, даже если операция пройдет успешно, предстоят несколько недель тревожного ожидания, поскольку заранее неизвестно, примет ли твой организм трансплантат или отторгнет. То есть такая спешка даже благотворна: для мучительных раздумий времени просто нет.

— Как Йонас держался?

— Он был молодцом и вел себя так, будто идет на обычный школьный экзамен. Я подхватила его тон и отвечала ему в том же духе. Мы шутили до конца.

— До конца?

— До анестезии.

Катрина сжала зубы, боясь продолжить рассказ, — во время операции ей было так трудно перенести тревогу, что ее несколько раз выворачивало в коридоре, пока ее не накачали успокоительными.

— Как он себя чувствует?

— Кажется, хорошо. Сейчас он идет на поправку, весь в трубках, в окружении кучи устройств, которые помогают ему выжить, но глаза у него веселые, и он уже произнес несколько слов.

— Каких же?

— Он спросил меня, когда ты придешь.

Альба смахнула слезу. Привязанность Йонаса взволновала ее еще больше теперь, когда у нее остался только он один.

Катрина поняла это и пожала ей руку:

— Пей кофе, дорогая моя. А я схожу посмотрю, как там у них дела, а потом вернусь за тобой.

Альба кивнула и медленно произнесла:

— Не беспокойся, я буду держаться и не зарыдаю.

— Спасибо, Альба.

Уже в дверях Катрина обернулась:

— Тем более что он не знает…

— Не знает чего?

— Насчет Тора.

Альбу передернуло. Видя ее реакцию, Катрина решила объясниться:

— Я… побоялась сказать ему, когда он очнулся после наркоза… Я хотела оградить его… Как бы он отреагировал? Он же такой чувствительный. Мы скажем ему позднее, когда он будет покрепче.

И с мольбой взглянула на сестру, моля ее о поддержке:

— Разве я не права?

Альба откликнулась глухим голосом:

— Да. Конечно.

Катрина исчезла в призрачном неоновом свете коридоров реанимационного отделения.

Оставшись одна, Альба возмутилась: «Неужели они думают, что я буду обниматься с племянником, скрывая от него, что оплакиваю сына? Я должна ему сказать об этом немедленно. Иначе я не войду к Йонасу. Не собираюсь ломать комедию».

За несколько минут она привела мысли в порядок, готовясь к возвращению Катрины.

В коридоре возникло внезапное оживление, оно нарастало лавиной. Четыре медбрата шли очень быстро, почти бежали тесной группой, сбоку от них подпрыгивал интерн; двое впереди, как мотоциклисты в кортеже, третий держал металлический ящичек, четвертый торопился следом.