Наденька сидѣла отвернувшись въ сторону и безмолвствовала. Иванъ Артамонычъ въ недоумѣніи посматривалъ то на нее, то на молодаго человѣка. Тотъ, отойдя къ калиткѣ, не пронялся и снова воскликнулъ:

— Прощайте, продающіе свою дочь родители! Прощай, безсердечный покупщикъ! Прощай безчувственная!..

— Да вѣдь за эти слова онъ можетъ Богъ знаетъ какъ отвѣтить! вышелъ наконецъ изъ терпѣнія Иванъ Артамонычъ, бросился къ калиткѣ и закричалъ: — Послушай ты, мальчишка, щенокъ!

За Иваномъ Артамонычемъ бросился и отецъ Наденьки, но молодой человѣкъ юркнулъ въ калитку и исчезъ.

— Это чортъ знаетъ что такое! возмущался Иванъ Артамонычъ, размахивая руками. — И какое онъ имѣетъ право — вотъ что я не понимаю! Какой поводъ?

У калитки за рѣшеткой, на мѣстѣ молодаго человѣка стояли какой-то дачникъ въ сѣрой шляпѣ и разнощикъ-торговецъ съ пустымъ лоткомъ и, разинувъ рты, смотрѣли на разгорячившагося Ивана Артамоныча.

— Оставьте, Иванъ Артамонычъ, бросьте… Вонъ ужъ у калитки остановились любопытные и смотрятъ, схватилъ жениха подъ руку отецъ Наденьки и тащилъ къ дому. — Пойдемте на балконъ. Я догадываюсь кое-о-чемъ по поводу поведенія этого мальчишки. На балконѣ мы вамъ все объяснимъ.

Когда Иванъ Артамонычъ и отецъ Наденьки вернулись на балконъ, съ Наденькой было нѣчто въ родѣ обморока. Она сидѣла вся блѣдная, откинувшись на спинку стула, а мать ея примачивала ей виски водой, макая кофейную салфеточку въ стаканъ, и говорила недоумѣвающему Ивану Артамонычу:

— Ничего… не безпокойтесь… Это пройдетъ… Сейчасъ пройдетъ… Очень ужъ обидѣлъ ее этотъ нахалъ мальчишка.

— Не поискать-ли доктора? Я поѣду и поищу. Вѣдь у меня здѣсь лошади, съ тревогой въ голосѣ спрашивалъ Иванъ Артамонычъ.

— Ничего не надо, ничего… Такъ пройдетъ, отвѣчала Анна Федоровна. Выпей, Надюша, воды совала она дочери стаканъ.

Та приблизила ко рту стаканъ, сдѣлала нѣсколько глотковъ и, посмотрѣвъ въ сторону Ивана Артамоныча, улыбнулась ему.

— Ну, слава Богу, что вамъ легче, проговорилъ тотъ и спросилъ:- скажите, что все это значитъ?

— А вотъ сейчасъ мы вамъ кое-что объяснимъ, отвѣчала Анна Федоровна, садясь на свое мѣсто къ кофейнику.

Сѣлъ и Иванъ Артамонычъ около нея.

XIII

Когда всѣ немного поуспокоились отъ произведеннаго переполоха, Иванъ Артамонычъ спросилъ: — Однако, позвольте васъ спросить, что же это все значитъ? Чего этотъ юноша хочетъ? На какомъ основаніи онъ скандальничаетъ?

— И ума не приложу, отвѣчалъ пожимая плечами Емельянъ Васильичъ, дѣйствительно ничего не знавшій. — По моему, онъ просто пьянъ, намазалъ рыло и… и лѣзетъ на стѣну. Долженъ вамъ сказать, что и въ домѣ-то онъ у насъ не бываетъ. Былъ тутъ какъ-то разъ, а вотъ сегодня во второй разъ пришелъ. Если мы его знаемъ, то знаемъ только по любительскимъ спектаклямъ. Были у насъ тутъ спектакли и игралъ онъ съ Наденькой.

— Игралъ и влюбился въ Наденьку, подхватила Анна Федоровна. — А мальчишка скандалистъ. Любовь! Судите сами, какая тутъ любовь, ежели мальчишкѣ еще учиться надо. Я давно замѣчаю, что онъ зачастилъ ходить мимо нашей дачи, но Наденька, разумѣется, и вниманія на него не обращаетъ. Она на него вниманія не обращаетъ, потому что нельзя-же, въ самомъ дѣлѣ, обращать вниманіе взрослой дѣвушкѣ на мальчишку-шелопая. Разумѣется, онъ прослышалъ, что Надя дѣлаетъ прекрасную партію — здѣсь на дачѣ вѣдь ни отъ кого не скроешься — и вотъ по злобѣ и ревности и сдѣлалъ скандалъ.

— Но вѣдь за это драть надо, сказалъ Иванъ Артамонычъ.

— Какъ сидорову козу, подхватилъ отецъ Наденьки, — но что вы подѣлаете! А все спектакли. Не даромъ я былъ всегда противъ этихъ спектаклей.

— И я скажу: до добра они никогда не доводятъ.